Его мать аж на месте подпрыгнула:
-В чем дело?! Что случилось?! Это из-за вчерашнего? Слава, тебе плохо? Сердце болит?
-Мам, успокойся! Просто с девочками остался.
-А что с ними? – удивилась любящая бабушка.
Супруг наморщил лоб, а потом беспомощно посмотрел на меня.
-Ротавирус. – ответила я.
Элеонора Борисовна страдальчески закатила глаза и покачала головой:
-Татьяна, твои дети никогда не научатся ходить в сад, пока ты будешь выдумывать им диагнозы. В мое время не было никаких бесконечных больничных по уходу за детьми, и дети никогда не болели. Все дело в настрое!
«Угу. А карантин из-за скарлатины в прошлом месяце тоже из-за плохой ауры случился. Чего ж мы, идиоты, детей по домам держали? Надо было углы святой водой окропить и все».
Но свекровь еще не все сказала. Сначала она обратилась к сыну:
-Слава, принеси из кармана моего пиджака очки. Поищи, они где-то там. Возможно, во внутреннем, я точно не помню.
Это был такой хитрый прием, чтобы спровадить свидетеля. Ручаюсь, когда минут через пять Слава вернется ни с чем, она вспомнит, что очки были в сумке, а не в кармане.
А пока муж послушно ушел искать мифический аксессуар.
А Элеонора Борисовна начала допрос:
-Таня, а почему Слава остался с детьми, а не ты?
-Он сам захотел.
-Таня, это очень плохо! Кто у вас в семье добытчик?
Я еле-еле сдержалась и ответила как можно спокойнее:
-Элеонора Борисовна, я никогда не стану добытчиком, если буду бесконечно сидеть на больничных.
Свекровь покачала головой:
-Ах, Таня, Таня! Ну, зачем тебе это? Ты же замужем. За мужем, понимаешь? Твое дело, его во всем поддерживать и помогать. А ты одеяло на себя тянешь.
-Нам денег не хватает. – как бы невзначай заметила, намекая что добытчик не справляется со своими обязанностями.
-А вот потому и не хватает! – уверенно ответила женщина. – Что ты карьерой мужа не занимаешься! Как он будет зарабатывать, если ты его вместо работы с детьми сидеть заставляешь?
«Не, ну нормально?!».
А она продолжала наставлять:
-Ты, Таня, поддерживай. Прикрывай тылы. Окружай уютом и лаской. Детей расти. Вот тогда…
Тут я наступила на ее больную мозоль:
-А почему вашему мужу этого показалось недостаточно?
Дело в том, что Славин отец, тот самый, которому накрывали на стол, в возрасте пятьдесят лет, свинтил к молодухе, оставив жену, посвятившую жизнь его карьере, без копейки. К счастью, хоть сын уже практически вырос, он тогда уже учился в колледже.
На это у Элеоноры Борисовны тоже был готовый ответ:
-Слава пошел в нашу породу. И на своего негодяя – отца совершенно непохож.
Тут вернулся сам Слава, естественно, без очков:
-Мам, не нашел. Ты точно их туда положила?
-Да? Ну, сейчас посмотрю… – она слегка порылась в сумке. – Ах, вот же они! Ну, хорошо. Таня, можешь нас кормить.
-Мы уже ужинали. – вежливо сказала я.
А муж решил похвастаться:
-Мам, давай я тебя сейчас угощу своим фирменным блюдом…
Элеонора Борисовна всплеснула руками:
-Как?! Почему?! Таня, ты что, уходя, не оставила еды на весь день?!
-У нас была каша. – равнодушно ответила я, понимая, что мой ответ ничего не изменит.
Свекровь схватилась за сердце и с надрывом произнесла:
-Таня! А ты хоть понимаешь, что если бы Славик не смог приготовить покушать, то дети целый день сидели бы голодными?! Как же так можно! Ты понимаешь, что это значит?!
«Что если взрослый дядя не в состоянии детям яичницу пожарить, то им трындец как не повезло с отцом».
Супруг вмешался:
-Мам, ну чего ты так эмоционально реагируешь? Ну, я же у тебя не инвалид безрукий…
Кажется, это было что-то личное.
Потому что женщина вдруг со всей силы стукнула кулаком по столу и закричала:
-Я тебя не для того растила, чтобы ты сам у плиты стоял! Мы сколько за свадьбу отдали, Славик? И что теперь?! ЭТА тебе даже покушать приготовить не может! Ты зачем ее замуж брал?! И дети от нее больные родились…
А что было дальше, я не знаю.
Потому что после фразы о детях, я пулей вылетела из кухни, захлопнув за собой дверь.
Глава 3
Глава 3
«Ее забрали в реанимацию. Туда запрещено ходить посторонним. Но мама и свекровь хлопотали за меня, и мне разрешили два часа в день сидеть там на стуле. У меня воспалились швы, и сидеть для меня – настоящая пытка. Но я хожу туда и изображаю скорбящую мать, потому что все ждут от меня именно этого. А я пытаюсь вспомнить ее лицо. И не могу. Я боюсь, что просто не узнаю ее, даже если врачи пустят меня внутрь. А мне говорят про какую-то невидимую связь с ребенком. И что то, что я высиживаю в коридоре – ей помогает. Как? Она меня даже не знает. С самого рождения о ней заботятся другие люди. Я не узнаю ее, она не узнает меня…