- Стой. Что это? У тебя на сердце?
Паренёк положил мышку на стол, и, расстегнув рубашку до пупка, показал.
- Кардиостимулятор. Мне в четырнадцать поставили. Это такая машинка, которая...
- О, господи! Спрячь, спрячь его подальше!
В этот момент входная дверь распахнулась. Мужчины и женщины с разрисованными лицами и чёрными зубами заполнили прихожую. «Их безумие прогрессирует», - подумал профессор. Разделяй их толстое стекло, не случись всего того, что случилось за последние дни, он бы нашёл величайший интерес в наблюдении за их повадками, за процессом формирования этногенеза. Глядя в глаза тощему мужчине с лошадиными ноздрями и сросшейся бровью, в котором он с трудом узнал Гену, знатока бородатых анекдотов, большого охотника до варёной гречки и замечательного плотника, который в их первом убежище, доме номер семь по Черемшанской, пересадил всех с пола на табуретки, он показал на разбитое радио, попытавшись в то же время загородить собой подростка.
- Что же делать? - спросил Семён, оглядывая кухню. - У нас не хватит на всех чаю. Может, кто-то хочет какао?
- Механический человек! - заверещал кто-то.
- Нет, я... - подросток засмеялся. - Это просто кардиостимулятор. Чтобы моё сердце не останавливалось. Оно иногда любит поспать.
Вадим Нестерович попытался оттеснить Семёна в глубь квартиры, но, глядя, как трепещут на курке автомата пальцы Гены, понял, что всё пропало. Они ведь в ужасе. Мальчишка, предложивший им какао, стал сосредоточением зла. Он, и все, кто находится с ним в этой комнате, погибнут. Если только...
Профессор схватил трость, стоящую у стены, замахнулся ей на пришельцев. Видно, выражение на его лице было достаточно пугающим, потому как толпа заколебалась. Тогда Вадим Нестерович стиснул правой рукой запястье Сёмы и потащил его в зал, мимо накрытого простынёй тела женщины с усталыми морщинами в уголках глаз, к окну. Орда не отставала ни на шаг. Признавая вожачество профессора, они наблюдали. Знали, что он всё сделает, как надо.
- Что дальше? - спросил паренёк с неподдельным интересом. Ему не было страшно.
- У меня есть план, - пробормотал профессор. - Прости... это не так просто, на самом деле, но думаю, что я навсегда так и останусь трусом.
- Герои тоже трусят, - возразил Семён. - В книжках, которые я читаю, они иногда такие жалкие! А потом совершают подвиг.
- Но я не из таких, - ответил Вадим Нестерович, - Да и поздно мне становится героем.
- Вы не правы. Стать героем никогда не поздно.
- Извини.
Бросив трость, он сильно толкнул подростка в грудь. Хлипкое стекло в оправе деревянной рамы лопнуло, осколки исполосовали руки старика, усыпали горшок с цветком, который Семён после смерти матери успел уже один раз полить. Костыли с грохотом свалились на пол. Вадим Нестерович не хотел видеть лица подростка. Он хотел закрыть глаза, но веки будто остекленели, отказываясь ему подчиняться. В течение доли секунд мог наблюдать, как за маской детского недоумения и страха там, глубоко в глазах мальчишки появилось... понимание. Он знал, что старый трус не мог поступить иначе. И простил.
Закрыв лицо руками, профессор отвернулся от окна. Орда бесновалась, прыгала, хлопала себя руками по бёдрам. Не смотря на ветер, что врывался в разбитое окно, в комнате стало душно; пахло старой одеждой, мочой и отчего-то луком.
Профессор совсем забыл про рыжую малышку, которая по-прежнему сидела в кухне на стуле - она подтянула к груди колени и обняла их одной рукой. От кружки с чаем всё ещё поднимался дымок, но, проплывая мимо круглого, усыпанного веснушками лица, он больше не завихрился и не втягивался в ноздри. В тот момент, когда руки старика коснулись груди подростка, она перестала существовать. Она, и ещё миллиарды детей по всему миру.
Сознание, что их объединяло, разум, что учился слушать, испытывать мгновения счастья, досадовать, любить, истаял, как воск.
Глава 5. Иногда вера – всё, что есть. Часть первая.
Приближаясь к пожарной части, Игорь понял, что опоздал. Он хотел ускорить шаг, вновь перейти на бег, как уже делал дважды, но ноги его не держали. Он привалился к изрисованной граффити бетонной ограде, сорвал с головы шапку и бросил под ноги. Холод упорядочил мысли, позволил немного привести их в порядок.
Итак, они там. Чёрный дым, поднимающийся из-под крыши хозяйственной постройки, не оставлял возможности двойного толкования. Чего он добьётся, если ворвётся туда, вооружённый лишь собственным отчаянием... конечно, кроме героической, но такой бездарной смерти? Единственный разумный выход - это повернуться спиной к прошлой жизни, к рождественцам, к Ленке, и раствориться в сумерках. Бросить якорь в команде какого-нибудь разбойничьего бандформирования, чьи цели чисты, в то время, как средства их достижения не всегда однозначны. Стать ещё одним неразговорчивым парнем, охотником за удачей с туманным прошлым и вечно угрюмым выражением на лице. Наверняка там никого уже нет в живых.