Ленку, напротив, никто не держал. Услышав шум, она повернулась, и губы изогнулись в улыбке. Она поспешила к нему, рябыми руками, на которых остались следы летнего загара, сняла с него чужие руки - так легко, будто стряхивала репьи.
- Глупый. Конечно, я с тобой. И всегда буду. Разве мы не выяснили это сегодня утром? Простите, святой отец, что не оправдаю ваших надежд. Я никогда не могла назвать себя хорошей девочкой.
Отец Василий несколько секунд смотрел на неё, будто пытался открыть ящик Пандоры, а потом моргнул, и взгляд его прояснился.
- Я, конечно, не буду тебя уговаривать. Вольному - воля. Но пожалуйста, если сами не хотите спастись, не мешайте хотя бы нам.
Священник потерял к ним интерес; он пошёл между статуями и молящимися рождественцами, словно капитан, проверяющий, всё ли готово к отплытию.
- Ты хорошо всё обдумала? - спросил Игорь у Ольги, которая втихую курила, закрывая огонёк сигареты. Наверняка отец Василий заметил, но не стал ничего говорить, быть может не желая лишать свою последовательницу последней земной радости. А может, вспомнив свои многочисленные увлечения. - Как насчёт того, что это может быть ещё одна ошибка? Большая, непоправимая ошибка?
Ольга смерила его мрачным взглядом.
- Отец назвал тебя змеем-искусителем.
- Не то, чтобы у меня был мешок райских яблок, - улыбнулся Игорь.
Но женщина покачала головой. Подошедший Боря смотрел с укоризной то на Савельева, то на Ольгу, огонёк между пальцев которой разгорался всё ярче, но Игорь не придал этому взгляду никакого значения. Голой, замёрзшей рукой, пальцы на которой едва слушались, он гладил руку жены, молча вопрошая: «а что же делать нам?». Игорь не был специалистом по бессознательному, А Ленка... да, Ленка была.
- Найдём Кирилла, - сказала она. - Что бы ты там не думал, но наш мальчик - умница. Он знает, что делать.
- Тогда поторопитесь, - вдруг сказала Оля. Она выкинула окурок и засунула замёрзшие руки глубоко в карманы безразмерной куртки с мужского плеча.
Игорь кивнул, взял за руку Ленку, и они поспешили к стонущей на ветру конструкции.
Потребовалось бы несколько часов, чтобы удостовериться, что Кирилла на улице нет, но у Савельевых не было столько времени. Да и не было в этом нужды: конечно он там, в самом сердце ледяного царства. Вряд ли мальчишку можно было назвать предводителем бредущих, но в глазах своих родителей он безо всяких сомнений стал лицом великого разума. И Ленка, вспоминая сына, твёрдо знала, что эта копна светлых волос, не поддающаяся расчёске и с переменным успехом воюющая с ножницами, тронута паутиной; а изящный, почти женский лоб исказила упрямая складка. Их мальчишка, пусть и выглядел инфантильным, не привык так просто сдавать позиции. Возможно, он остался там, возле бога из машины, чтобы перебрать его и превратить алчущий жертву идол в доброго жертвователя.
На подходе к колесу обозрения они встретились с ордой.
Составляющие её уже мало напоминали людей. В куда большей мере - животных, что обнюхивали друг друга, толкались, показывали жёлтые и чернёные углем зубы, ни с того ни с сего падали и начинали кататься по снегу, рвали на себе и без того напоминающую лохмотья одежду. Животных, которые не испытывали страха перед огнём, более того, сумели с ним подружиться - насколько хищные звери, к коим, несомненно, огонь также принадлежит, вообще способны дружить.
Почти ни у кого не было ушных раковин. У многих странные надрезы на горле складывались в подобие иероглифов или наскальной живописи. Кое-кто даже щеголял «улыбкой Глазго», страшными шрамами на щеках от уголков рта к месту, где когда-то были уши. Впервые Игорь видел, чтобы стремление к самоуничтожению проявлялось в человеке так сильно, что уродливость перерождалась в некую извращённую красоту.
В отличие от рождественцев, которые, не молись они громко, с надрывом, вообще были неотличимы от теней, орда сразу развела бурную деятельность. Пилились деревья, складывались высокие костры. Огонь, который ввиду холодов должен чувствовать себя не слишком уверенно, цвёл в их руках буйным цветом. Он жадно набрасывался на пищу и поливал всё вокруг насыщенным багрянцем. Мраморные статуи съёживались, как свечи; в волнах жара казалось, что они движутся в медленном, величественном вальсе.
Какая-то женщина вскарабкалась на будку кассира и кричала, запрокинув лицо вверх:
- Грейтесь, детишки! Мамочки и папочки вернут вас к жизни! Злой Бабай ушёл, не нужно больше притворяться, не нужно больше плакать! Грейтесь все, и возвращайтесь по домам, потому что ваши мамы и папы уже заждались!