Она и в самом деле выглядела заметно лучше. Немного похудела, и это ей шло. Ровные мелкие зубы были без единого изъяна. В ней не чувствовалось горечи.
Когда она ушла, Лялька почувствовала боль в животе — видимо, от размякшей жареной картошки.
Когда Лялька вошла в дом, звонил телефон. Это была Кейти.
— Извини, дорогая. Скверные новости. Только что позвонил этот сукин сын Тревор. «Дорогуша, — говорит, — в этом месяце дела идут скверно. Придется кое-что перерешить». Ну я-то понимаю, что это значит.
Лялька одной рукой расстегивала пальто, пытаясь при этом удержать телефонную трубку между ухом и плечом:
— Плохо тебя слышу. Сегодня жуткий холод. Ты думаешь, это серьезно?
— Что? Лялька, не будь такой наивной. Разве ты сама не чувствуешь, когда тебя унижают? Он хочет снова всучить мне женскую страницу, только и всего. И при этом думает, что может напугать и заставить отказаться от поездки в Польшу.
— Там сейчас все равно очень холодно, в Польше, определенно ниже нуля.
— Черт с ним, я обвела его вокруг пальца. Действовала через его голову. Обратилась к Норману.
— Думаешь, это правильно?
Кейти помолчала.
— Что значит — правильно? Во всяком случае, это подействовало. Пока не на сто процентов, правда. Но если ты все еще не против поехать…
— Пожалуй, не против.
— Вот спасибо. А что изменилось?
— Ничего, — уныло ответила Лялька.
— Ты могла бы мне сказать.
— Нет, не могу, — решительно сказала Лялька.
Конечно же, не может. Ей уже самой было стыдно за свои детские рассуждения. Ну как это? Удивить человека, которого вообще нет рядом и которому нет до нее дела? Господи, да умри она, он и то не удивится. У Ляльки не было ни малейшего желания услышать всеведущий хохот Кейти. И она закончила не очень убедительно:
— Мне кажется, я подхватила грипп.
— Так выпей рому. Ляг в постель. Не выходи из дома. В этом году, говорят, очень опасный вирус. Обратись к врачу, ведь есть же вакцина.
— Я пока стою на ногах, — сказала Лялька.
— Но вакцина не повредит.
— Хватит мной командовать, — разозлилась Лялька.
— Дорогая, — сказала Кейти, помолчав, — все это очень странно. Ты что-то мне не договариваешь.
— Я вообще ничего тебе не говорю, — отрезала Лялька. — Прощай.
В феврале погода изменилась. Ложная весна наполнила Лондон каким-то тревожным сиянием. Холодное синее небо над крашеными баржами и мостами, влажный блеск тротуаров. Свет какой-то желтый. Он пожелтил даже серую изгородь Лялькиного садика. Ветви голых деревьев окружил солнечный нимб — кроны словно окутал золотистый дым. Лялька смотрела на все это из окна. Она снова была за стеклом, с наступлением теплых дней решимость ей изменила.
Пришла весна, но ничего не произошло, как она и надеялась. Тобайас посетил Мендеса, он в полном порядке. Абсолютно в полном, она в этом уверена. Вот только он не удосужился ни написать ей, ни позвонить. Не стал себя утруждать.
Кейти нашла другого мужчину. Пребывала в раю. Все для нее преобразилось. «Я была мертва, а любовь меня воскресила», — говорила она. Теперь она уже не звонила Ляльке по несколько дней кряду. Как-то Лялька сама ей позвонила — и сразу же положила трубку, услышав новый голос. Как ни странно, это был Тревор. Заклятый враг в течение многих лет. Лялька никак не могла смириться с этой разительной переменой. Интересно, подумала она, уехал ли муж Кейти.
Она вдруг поймала себя на мысли, что завидует Кларе — ее роли бесхитростной верной жены. Теперь и сама она только на это и годилась, печально подумала Лялька, тяга к другим мужчинам уснула и не желала просыпаться. Ей стало безразлично, коснется ли она еще когда-нибудь обнаженного мужского тела. Даже мысли о Мендесе уже не сопровождались эротическими желаниями. Она думала о нем лишь с грустью. И настойчивый голос в ее мозгу звучал без прежней озлобленности. Она думала о прогулке по Нью-Йорку рядом с Алексом, о том, что его крупная фигура всегда вселяла в нее чувство безопасности. Вся ее враждебность растворялась в воспоминаниях о его нежности, о длящейся годами настойчивой и сдержанной борьбе с ней. И при мысли об этом ей хотелось плакать. Иногда она так и делала, и тогда Мария вместе с яйцом-пашот приносила ей по утрам пузырек с валиумом. Много дней подряд она почти ничего не ела.
К концу февраля громкое птичье пение разбудило ее ото сна настолько счастливого, что она не сразу поняла, где находится. Ей снилась Италия, и с минуту она смотрела в окно, ожидая увидеть за ним Фьезоле. Не успела она прийти в себя, как у кровати зазвонил телефон. Она сняла трубку, откинула волосы и звонко ответила.