— Так они воспроизводят здесь кусок прошлого?
— Они говорят, что это у них хорошо получается. Но в данном случае — фильм надуманный и претенциозный. За ним ничего нет, пусто. — Он засмеялся.
— Не может быть.
— Писатель-то великий. Бруно Шульц. О нем что-нибудь известно в Англии? Он умер в тысяча девятьсот тридцать девятом[53].
— Хорошо, что о нем будут помнить, — сказала Лялька.
Тем не менее свежепокрашенные фасады ее растревожили — она не понимала почему.
Пока они ожидали, когда освободится столик, Тадеуш показывал Ляльке длиннющее меню, а она отрицательно мотала головой на большинство предложений.
— Рыбу. Я возьму рыбу. И больше ничего.
— Подожди, я спрошу официанта про это рубленое мясо, — сказал Тадеуш.
— Нет, не надо. И мне еще бокал вина.
— Вино здесь плохое, — со смехом сказал Тадеуш. — Лучше возьми водки.
— Не могу. По-моему, я отравилась. Ну хорошо, одну стопку.
— Теперь можно поговорить. Скажи, когда ты уехала из Польши? Как это случилось?
— В тридцать девятом, — ответила Лялька. — В начале. Отец был уже в Румынии и готовил наш переезд. Тогда казалось, что там можно жить. У него там родня. Все знали, что нам придется уехать. Даже на нашей улице многие были готовы с радостью встретить немцев. Потому что они ненавидели евреев.
Тадеуш помрачнел.
— Но было слишком поздно. И в тридцать девятом нам пришлось бежать на юг вместе со всеми. Другого выхода не было. Мама заложила в ломбарде кольцо. А в Румынии нам помогал Совет польских беженцев.
— А родственники?
— Они куда-то исчезли. Потом власть перешла к Железной гвардии[54]. — Она замолчала. — Зачем я все это тебе рассказываю? Муж так часто… — Она запнулась.
— Я знаю. О твоем муже. Его братья были партизанами, есть даже небольшая мемориальная табличка. Ты не видела ее в Варшаве?
— Откуда тебе известно, кто мой муж? Что ты знаешь?
— Всем известно, что ты — жена Алекса Мендеса.
— Вот уж что мне совершенно не нужно. — Лялька была вне себя. — Тем более, что это уже не так. Я приехала сюда сама по себе, а не как жена Мендеса.
Ее гнев вскипал, полз вверх подобно черной желчи. Ей пришлось напрячь мышцы пищевода, чтобы не дать ему хода. Лопатки снова пронзила боль.
— Лялька, не сердись.
— Я очень расстроена.
— Ваш столик готов, — сообщил официант.
Они последовали за ним на некотором расстоянии друг от друга.
— А, Тадеуш! Вижу, ты нашел исполнительницу главной роли, — раздался вкрадчивый голос.
— Нет, нет, я не актриса, — сообщила Лялька, хоть и была польщена.
— Но она просто создана для этой роли. Так ты ее возьмешь?
— Возможно, — ответил Тадеуш.
Лялька пристально посмотрела на него.
— Ах ты гад, — сказала она наконец. — Так ты меня изучал? Все это время?
— Я же тебя предупреждал: я изучаю всех и каждого, — сказал он серьезно. — А ты уходи, Лешек, не суй нос, куда не надо. — И снова Ляльке: — Он просто хотел сказать, что ты очень красивая.
— Да, но, возможно, красива еврейской красотой? Одна из тех, кто уцелел. Так твой фильм об этом? Тогда слушай, — сказала она с яростью: — И не пропусти ничего. Раз уж ты так много обо мне знаешь. Мой отец прожил последние годы жизни в лондонских трущобах. Мама работала из последних сил, чтобы прокормить нас на свой жалкий заработок, и умерла. Мне повезло. А вот сестра надрывается на работе. Не пропусти ничего. Если ты пытаешься что-то узнать. Не вздумай обряжать нас в норку. Мы не все богачи. Найди другое лицо, другой тип. Разве мало людей погибло вместе с моими родными? Или ради них?
— Они умирали вместе. Богачи и бедняки. Знаменитости и никому не известные. Слушай, я ведь не сочиняю марксистские брошюрки. Я не дурак. Думаешь, я не бывал на Западе? Я ведь говорил тебе, — втолковывал он Ляльке, — что ты похожа на мою жену. Она должна была играть эту роль, но она погибла. Лялька, если люди хотят ненавидеть, они непременно будут ненавидеть бедных евреев, потому что они грязные, а красивых, потому что они богатые.
Ляльке захотелось встать. Выйти на улицу. Пойти и умыться. Вместо этого, по инерции, она отпила из стопки у нее в руке. И тут зал вспыхнул. Огни. Огни. Она пыталась разглядеть рисунок обоев, но он расплывался, двоился. Ее голова упала. Прямо на столовые приборы. Она почувствовала, как зубья вилки впились ей в лоб. Стопка упала на пол.
Она услышала невнятный гул встревоженных голосов.