10
— Так вот вы где. Идиллия. Воплощенный Вермеер. — В голосе Тобайаса звучала откровенная насмешка. Он прислонился к дверному проему на пороге музыкальной комнаты, в которую вела южная лестница. Высокое окно открывалось в ослепительную белизну. Небо, голубое словно фарфоровое блюдо, исходило жаром невидимого солнца. Воздух застыл над каменной осыпью, у оконных переплетов замерли в противоестественной неподвижности листья голубоватых лиан. Заключенные в золотую раму окна, Мендес и Ли сидели за клавесином, и Алекс непослушными пальцами наигрывал фрагмент из Фитцвильямовских сонат[55]. Ли тихонько напевала. Нисколько не стесняясь. Однако вид у нее был утомленный. На ней были белая блузка, перехваченная золотой лентой под грудью, и длинная свободная юбка поверх раздавшегося живота.
Ли подняла глаза. При виде орлиного профиля Тобайаса и его застывшей на пороге угловатой фигуры на ее лице сразу же пролегли две тонкие морщины.
— Где же ваше вышивание? — спросил он.
Она покраснела.
— Ты сегодня неучтив, почему бы это? — Мендес продолжал играть, хотя и повернул голову, чтобы посмотреть на друга. — Ты бледен. Это признак нездоровья. Тебе бы следовало полежать на солнце.
— У меня от загара лезет кожа, и это очень непривлекательное зрелище, — ответил Тобайас.
Мендес резко повернулся к нему.
— Ладно, теперь ты выспался. Рассказывай. Как дела в Англии?
— Разве ты больше не читаешь «Таймс»?
— Взрывы в центре Лондона. Выбитые стекла. Забастовки. Разве это темы для болтовни?
— А, так ты имеешь в виду новости о Ляльке? Разве она тебе не пишет?
— В последнее время от нее нет никаких сведений.
Ли поежилась.
— Алекс, мне надо выпить. Чего-нибудь холодного.
— Лучше выпей чаю.
— Лялька несколько недель назад уехала в Польшу. Клара процветает.
— Как это?
— Открыла магазин женского платья. Правда, Перетц, как водится, снова болен. Еще вопросы?
— Пожалуй, нет, — сказал Мендес. — Ли, тебе надо отдохнуть. Будь умницей.
Ли вспыхнула.
— Я вовсе не устала.
— Все равно иди.
— Скажи-ка, — она не успела встать, как Тобайас спросил, — кто эти господа по ту сторону дома? Сидят на улице, пьют перно и поют. Прямо под моим окном.
— Надеюсь, они тебя не побеспокоили.
— Это мои друзья, — сказала Ли. — Алекс разрешил им пожить здесь несколько дней.
— Им повезло. Неплохо устроились. Интересно, как тебе удастся их отсюда выпроводить?
— Насколько я знаю, они уже уезжают, — ответил Мендес.
— Не все, — с запинкой пояснила Ли.
— Одного или двоих, — сказал Алекс, — по крайней мере, можно понять. Извини, Тобайас, у тебя скверное настроение из-за того, что от них шум?
Ли встала, потерла спину.
— По-моему, им здесь не место, — заметил Тобайас. — Уж если все делается для того, чтобы роды прошли благополучно. Когда ребенок должен появиться на свет?
— В июне, — уверенно сказал Алекс. — Может, чуть раньше срока.
Ли поморщилась.
— Что-нибудь болит?
— Нет. — Она прикусила губу. На мгновение ее загар показался гримом.
— Иди, иди. Поспи.
— Ты восхитителен в роли сиделки, — сказал Тобайас.
— Да, эта роль по мне. Я ей рад.
Алекс встретил взгляд Ли и улыбнулся.
— Я совершенно счастлив, — сказал он. — Кто бы мог подумать? Мир полон неожиданностей. Ты знал, что здесь недавно откопали яйца каких-то древних динозавров?
— Право не понимаю, почему это должно вызывать такой восторг, — заметил Тобайас. — Ты что, собирался разводить динозавров?
— Мне кажется, — ответил Мендес, — суть в том, что ты совсем не веришь в земные тайны.
— Ну в динозаврах-то нет ничего таинственного.
— Ничего. Они просто ушли весьма кстати и оставили планету людям.
— Вот именно, — подтвердил Тобайас.
— Не могли бы вы для разнообразия переменить тон? — воскликнула Ли.
— А теперь ответь мне, — сказал Мендес, — что именно ты здесь делаешь? Не думай, что я недоволен тем, что ты отдыхаешь. Не в этом дело. Я хочу знать. Почему ты провел большую часть года в Лондоне? Ведь я тебя послал в Антверпен.
— В Антверпен я езжу. За собственные деньги.
— Мне говорили. Очевидно, ты можешь это себе позволить.
— Послушай, Алекс, — сказал Тобайас по-прежнему спокойно, — какие бы ни были у тебя другие источники сведений — платные, насколько я понимаю, — мы с тобой так давно знакомы, что ты должен понимать: я тебя не обманываю.
55
Фитцвильямовские сонаты — такое название английский музыковед Терстон Дарт (1921–1971) дал группе сонат Генделя для флейты и клавесина, поскольку манускрипт этих сочинений находится в музее Ричарда Фитцвильяма в Кембридже.