Тут Ирвин встал на ноги. Не потому, что возмутился — просто так было удобней орудовать штопором. До Тобайаса стало доходить, что тот в стельку пьян и вдобавок стоит на самом краю обрыва. И в ту же минуту Ирвин с приглушенными воплями покатился вниз, сопровождаемый хрустом разбитого стекла. На миг он осел на откосе, но Тобайас с ужасом понял: Ирвин набрал такую скорость, что неминуемо покатится дальше. Так и случилось. Ирвин исчез из поля зрения.
— Господи! — Тобайас испугался. — Он же разобьется о камни!
Молодой человек в малиновой рубашке, разбуженный скатившейся по откосу фигурой, сел в недоумении. Тобайас начал спускаться по крутому пыльному склону, то и дело соскальзывая, цепляясь за шипы и колючки и прислушиваясь к звуку рвущейся материи. Конца склона, напоминавшего кромку кратера, они с любителем загара достигли одновременно и со страхом заглянули вниз. Однако Ирвин пролетел не намного дальше — его падение задержали переплетенные ветви кипариса. Беспомощный, тощий, нелепый, но на первый взгляд невредимый, он яростно махал руками.
— Не двигайтесь! — крикнул ему Тобайас.
— С ума сошли? Вниз посмотрите. И вы говорите не двигаться?
— Не смотрите вниз, — сказал Тобайас. — Просто откиньтесь назад.
— Послушайте, мне не нужны советы психотерапевта, мне нужна веревка.
Молодой человек поднял с кучи песка свои джинсы и растянул их, проверяя на прочность.
— Вроде бы выдержат, — сказал он. — А вы как думаете?
Тобайас ощутил, как солнце печет шею.
— Право, не знаю, — признался он.
Ирвин чихнул.
— Ради Бога, поторопитесь! — крикнул он.
Они, молча, свесили джинсы вниз. Ирвин оказался более ловким, чем можно было ожидать по его виду. Через несколько секунд он уже был в относительной безопасности на первом склоне. Потом глянул вниз.
— Мать твою, — пробормотал он раздраженно. — Целая бутылка пропала.
Тобайас подошел к Ли, лежавшей на подушках:
— Алекса ты уже, наверно, видела. И знаешь, что его не будет неделю или около того.
— Знаю.
Магнитофон снова заголосил. Ту же песню. Тобайас вздохнул и отряхнул безнадежно испорченные брюки. Ли открыла глаза и рассмеялась.
— Ты словно в муке вывалялся!
Восприняв эти слова как поощрение, он присел рядом с ней на корточки.
— Послушай, — сказал он спокойно, — как ты думаешь, Лейси вечно будет скакать по Камаргу?
— Думаю, нет, — ответила Ли. — А ты?
— Вот и я так думаю, если он прослышит, что Алекс уехал, — сказал Тобайас. — Правда, я пока не представляю, как он об этом узнает. Что скажешь?
Ли не ответила.
— Та еще компания здесь собралась, — сказал он как бы вскользь и кивнул в сторону остальных. — Есть шанс от них избавиться?
— Нелегкое дело.
— Согласен, нелегкое. А что, если я попробую? Тебе будет поспокойнее.
Ли снова открыла глаза и улыбнулась.
— Ты такой милый. Интересно, с чего бы это? Впрочем, спасибо, не трудись. Мне нравится, когда кругом люди. — Она протянула ему руку. — Приходи еще. Попозже.
— Что ж, приду, — смущенно сказал Тобайас. — Я вообще-то остаюсь здесь. Приглядывать.
Она резко села.
— За чем приглядывать?
— За всем, что могло бы тебя огорчить.
— Меня ничего не огорчает.
— Я сказал — могло бы огорчить.
— Например, что?
— Если б ты мне доверяла, я бы объяснил.
— Я никому не доверяю.
— Даже Алексу?
— Я, конечно, знаю, он мне зла не причинит. Но я не дура. Это не может продолжаться вечно. С какой бы стати?
— Замечательно! А как насчет Лейси? Где он на твоей шкале верности и постоянства?
— Я тебе скажу: он не исчез, не бросил меня, — Ли нахмурилась. — Он просто ожидает, вот и все.
— А что, если он сейчас прискачет на лихом коне в белых бриджах? Тогда что?
— Я пошлю его к чертовой матери, что ж еще? — сказала она удивленно.
Ни в эту ночь, ни на следующий день звонков из Кракова не было. Американцы сказали, что подумывают об отъезде, но не сдвинулись с места. Парень в малиновой рубашке, валявшийся в расщелине среди кустов боярышника, оказался известным певцом, исполнявшим мадригалы Монтеверди. И вскоре уехал в Париж, где у него намечалась помолвка. После его отъезда никто уже не знал, на ком, собственно, лежит обязанность приглядывать за ребенком. Тобайас решил: чтобы не дать мальчику свалиться с зубчатой стены шато или с обрыва, следует более или менее постоянно за ним наблюдать. Занятие чрезвычайно утомительное. После дня мучений он перепоручил эту работу одной из служанок, помогавшей на кухне, которая восприняла это как Божью благодать: еще бы, дремать на солнышке куда лучше, чем чистить овощи.