– Ночи ещё прохладные, особенно здесь – у реки. Пойдём в юрту.
– Нет. Я люблю вольный воздух, а холод, как ты знаешь, мне не помеха.
– Ладно. Как хошь…– Чулун встал, расправил плечи, немного постоял рядом и направился в свою юрту.
Зугбир остался один. В чистом ночном небе ярко светил месяц и мерцали звёзды. Их неверный свет заливал своим светом Баргу и её окрестности. Станица постепенно затихала. Один за другим гасли огни и вместе с ними таяли, поднимающиеся вверх, серые столбики дыма от очагов.
Старый шаман размышлял о настоящем и будущем. Скоро, очень скоро знахари и целители потеряют своё положение среди племён и родов. Вот уже пошло третье лето, как тайгетские торговцы не привозили гамелит, который коттеры называли льдистым серебром. На все вопросы они лишь беспомощно разводили руками. Его невозможно было достать ни за какие богатства.
Эренцен и другие целители пробовали добывать гамелит из клинков и доспехов, когда-то изготовленных кузнецами, но он уже не нёс в себе тех целебных свойств, которыми обладал в чистом виде. Льдистое серебро, растёртое в мелкий порошок, затворяло кровь и стягивало раны лучше настоя корней огнецвета. К тому же его требовалось гораздо меньше, чем обычного снадобья. Гамелит использовали не только в лечении тяжёлых ран, полученных на войне, но и при трудных родах, когда у женщин возникало обильное кровотечение. Зугбир и сам с его помощью спас нескольких матерей от неминуемой смерти.
Нынче Чулун не сказал ничего важного, кроме того, что Нёкун из рода каядов работал с льдистым серебром. Из всех коттерских кузнецов, только он является признанным шаманом Далха-Кота. И даже не совсем простым, а одним из тех, кто владел даром боевых заговоров. Скорее всего, Нёкун знает куда больше, чем Чулун, но просто так ничего не скажет.
Размышления Зугбира прервал дробный топот копыт. Поднявшись на ноги, шаман увидел тёмную массу всадников, выезжающих из станицы в сторону ближайшего куреня Далха-Кота. Кажется, Чулун был прав. Он догадался, что борьба за наследство хана Хайдара уже началась.
– Началось…– сокрушённо пробормотал шаман.
Глава 3
Горячий круг солнца начинал медленно клониться к закату, когда двое караульных, оставленные следить за одним из двух куреней Далха-Кота, заметили одинокого вёршника, спешившего в сторону Барги.
– Смотри-ка, идёт намётом. Не похоже, чтобы это был гонец. Видать, торопится на ханские похороны…– указал один из караульных на всадника, чей силуэт скрылся за очередным гребнем степного увала.
– Да-а. Что-то он припозднился,– откликнулся другой, помоложе.– Почитай, всё прошло без него…
Горькие слёзы бессильной ярости текли из глаз молодого пастуха Тохты. Набегавшие порывы встречного ветра били в лицо, размазывая их по щекам. Кобылица скакала из последних сил, но он беспрестанно подгонял её концом повода. До Барги оставалось совсем немного, когда она пала и пастух вылетел из седла. Перекувырнувшись через голову, Тохта вскочил на ноги, и, спотыкаясь, добрёл до павшей лошади и непослушными от усталости руками стал подымать голову кобылицы. Спёкшиеся губы пытались шептать нежные слова, которые он говорил ей, когда она была ещё маленьким беспомощным жеребёнком.
Влажный, лиловый глаз лошади угасал, подёргиваясь мутной дымкой смертного забвения. При виде этого, из груди Тохты к горлу, перехватывая дыхание, подкатил тугой ком. Сердце пастуха билось тяжёлыми толчками, виски сдавило непонятной силой. Голова пошла кругом, и Тохта совсем обессилев, грузно осел на землю рядом с павшей лошадью. Вцепившись руками в умятую копытами траву, молодой пастух завыл, как воет собака, почуявшая близость своей смерти.
Из бессильного оцепенения, охватившего Тохту, вырвал грубый толчок. Чья-то рука сильно встряхнула его, рванув за ворот халата.
– Эй, ты кто такой? – раздался над ухом хриплый голос.– Чего вопишь, немытая рожа?
Подняв залитые слёзами глаза, Тохта разглядел двух всадников, затянутых в ременные куяки. На головах воинов были клёпаные железные шлемы, увенчанные конскими хвостами. Один из них, перегибаясь через луку седла, цепко ухватил его за ворот старого в дырах халата. Под обоими всадниками были боевые жеребцы-дахираны в коярах и оголовьях[1]. Лошадиные морды, обнюхивая незнакомца, придвинулись к Тохте, обдавая лицо влажным горячим дыханием, норовя ухватить клыками рукав халата.
– Вроде бы взрослый парень, а скулишь на всю степь словно побитый щенок! – презрительно произнёс молодой воин, державший пику наперевес. Второй, с вислыми седыми усами, который держал Тохту, молча разглядывал пастуха. Тохта поднял лицо к обоим воинам, посмотрел на них, и заплакал навзрыд.