- Мусора, говоришь? Ну почему же? Представлю. Петька пристально посмотрел на меня.
- А ну, выкладывай, - велел он.
- Может, сначала ты договоришь?
- Собственно, я уже договорил...
Я кратко поведал Петьке о своих видениях. Рассказал все честно, ничего не утаивая. Даже про ночные слезы не умолчал. Он слушал меня, и было видно, что надежд разобраться по горячим следам остается все меньше. Все только запуталось.
- Мы серьезно влипли, Олег, - сказал он.
- Это неизвестно, - я покачал головой. - Надо еще разбираться.
- Все известно! Ты хоть понимаешь, что мы немедленно должны обо всем доложить начальству?
- Доложим. Не первый раз. Сделают нам тесты, экспертизы - на амнезию, на шизофрению, на еще какую-нибудь дрянь, разберутся, что опасности мы не представляем. Лично я никаких других изменений в себе не чувствую.
- Нет, Олег, ты так ничего и не понял. Скажи, ты согласен, что после того, как это ершовское чудище ударило нам по мозгам, у нас открылось какое-то шестое чувство? Ну посуди сам - раз я по фотоснимкам могу определять имена и биографии...
- Ты - да. А что со мной - еще неясно.
- Да все тут ясно, Олег! Знаешь, кто теперь мы с тобой? - он даже понизил голос. - Мы - аномалы! Дошло?
- Аномалы... - я словно бы попробовал это слово на вкус. Вкус показался горьковатым.
- Именно! Мы не можем оставаться штатными экспертами Ведомства. В лучшем случае - консультантами, внештатниками, - продолжал Петя. - Отныне мы с тобой - все равно что следователь с тремя судимостями.
- Нет, подожди, не торопись, - попытался протестовать я. - Может, это временно. Может, оно как-то... Петя фыркнул.
- Не веди себя, как чуть-чуть беременная девушка. "Может быть, оно рассосется" - ты это хотел сказать?
- Петя, - я попытался его успокоить, - давай не будем пока ничего докладывать. Давай сами попробуем разобраться.
- Да? И как ты думаешь разбираться?
- Не знаю еще. Надо думать. Ты сам-то как считаешь, что это? Гиперзрение, сенсорная память... что?
- Нет, Олег, - Петя вдруг стал сосредоточенным и спокойным. - Это не сенсорная память. Это остаточная структурная память.
- Структурная... - начал было я, и тут же екнуло сердце. - Как ты сказал?!
- Видишь ли... Я заметил, что не только фотографии вызывают у меня разные мысли и догадки. Пока еще разобраться трудно, в голове мешанина... Дело в том, что я вспоминаю даже те события, в которых мои родители не участвовали, и никаких предметов, связанных с ними, у нас нет. Эти вещи происходили до того, как они родились. Мне сдается, что, покопайся я еще в своих мозгах, вспомню и царя-батюшку, и ледовое побоище, и еще бог знает что. Я вспоминаю то, что видели и помнили все мои предки, понимаешь?
Петя говорил, не замечая, что я уже не очень-то его слушаю. Я стоял, вцепившись пальцами в ограждение крыши, и безучастно смотрел в какую-то далекую даль, которую не разглядишь ни с одним телескопом.
- Петя! - я повернулся и невольно схватил его за пиджак. - Послушай меня, Петя, если ты вспоминаешь и войну, и царя, и татаро-монгольское иго, то что тогда со мной? Что вспоминаю я, ответь мне!
Петр запнулся на полуслове и замер с открытым ртом. До него дошло.
ДОЗНАНИЕ
Не знаю, сколько бы мы простояли, глядя друг на друга, если б на крыше не появился Виталик Седых - эксперт из дежурной смены. Вид у него был утомленный, галстук расслаблен.
- Еле вас нашел, - сказал он. Заметив, что мы пребываем в неком странном оцепенении, он слегка встревожился. - Вы чего, ребята?
- Ничего, - медленно проговорил Петя. - Просто... разговариваем.
- Понятно, - Седых почти успокоился. - Вы еще не в курсе?
- О чем ты?
- Значит, не в курсе... Внештатник ваш... этот... Гришаня. Руки он на себя наложил.
- Что?!! - мы с Петром так резко развернулись, что Виталик невольно попятился.
- Я только что оттуда, - сообщил он. - Страшное дело. Он разбил себе голову о батарею. В квартире такой кавардак, словно стадо носорогов в жмурки поиграло. Он рехнулся, это точно.
- Как рехнулся? - проговорил я. - Слушай, а это точно, что он... сам?
- Абсолютно, - махнул рукой Седых. - На криминал первым делом проверили и мы, и потом милиция... Дверь изнутри на два замка закрыта. Все чисто. Он сам это сделал.
Мы с Петей переглянулись и некоторое время молчали. Виталик смотрел на нас удивленно. Видимо, мы как-то не так себя вели.
- Постой, а если дверь, говоришь, была закрыта, то как узнали?
- Не стройте из себя детективов. Все очень просто - у него дом углом стоит, и из соседнего окна видна кухня. Утром соседи увидели, что подоконник весь в крови. Ну и...
Мы снова переглянулись.
- Ладно, пойду, - сказал Виталик. - Да, вот еще! Директор хотел, чтоб вы зашли, как отдохнете.
- Зачем? - испуганно спросил Петр.
- Ну как? Доложить, конечно.
Он повернулся и пошел усталой размеренной походкой человека, честно отработавшего свой хлеб. Я смотрел на него и думал: сейчас он вперед нас доложит о двух психах на крыше, которые вздрагивают, таращатся друг на друга, того и гляди сами спрыгнут.
- Олег, мы должны все рассказать, - обреченно проговорил Петя.
- Боишься, вслед за Гришаней отправимся?
- Я сейчас всего боюсь. И, знаешь, даже тебя.
- Не бойся. Гришаня - натура чувствительная, да и препарата он принял меньше, чем мы. Вот и не выдержал. Давай пока повременим с докладом. Хотя бы до завтра. Мы должны сами попытаться понять что-то, прежде чем в нас начнут копаться другие.
- Понимаю твое состояние. Но мне действительно не по себе.
- Как говорила моя бабушка, если страшно - возьми палку.
- Ну хорошо, - вздохнул Петя. - Считай, договорились. Сегодня у нас все равно выходной, а завтра - прямо с утра встречаемся и идем к шефу. Боюсь, расколет он нас, сразу поймет, что темним. Ну да ладно.
Мы пошли вниз. На лестнице я встретил группу веселых шумных ребят из какого-то смежного сектора. Каждый тащил автомат или карабин, наверно, возвращались со стрельбища. Мне пришла в голову неожиданная мысль. Отдадут ли мне теперь мой пистолет? Вообще, состоим ли еще мы с Петькой в списках Ведомства, доверяют ли нам по-прежнему, или отныне все кончено?
Я зашел в лифт, спустился в Хранилище. В оружейку меня пустили беспрекословно. Я протянул в окошко карточку, и через минуту мой пистолет лежал передо мной. Все прошло, как обычно - без задержек, без уточняющих звонков и недоверчивых взглядов. Я почувствовал холодную испарину. Черт возьми, кажется, я стал неврастеником...
Однако пистолет мне отдали, значит, я еще свой в этих стенах.
Я уже знал, куда сейчас поеду. Уже три года я поддерживаю отношения с одним человеком. Его зовут Роман Петрович, ему около семидесяти. За нашу дружбу меня на работе по головке бы не погладили, это точно. По всем правилам, я обязан был сразу завести на него наблюдательное дело, разослать по секторам поручения и в конце концов оформить и поставить на учет как аномала. Со всеми вытекающими. С надомным контролем, ежемесячными проверками, с тестами и исследованиями.
Но я этого не сделал. Просто не смог себя заставить. Как милицейский опер оставляет один из конфискованных у бандитов пистолетов себе "на черный день", так и я приберег Романа Петровича для себя. Это мой личный внештатник. Про него не знает никто. На него не заведена ни одна бумажка.
Я нашел его случайно. Однажды по какому-то мелкому делу мне пришлось побывать в комнате находок на железнодорожном вокзале. Узнав, кто я есть, сотрудницы сначала забросали меня вопросами о Бермудском треугольнике, а потом сказали: кстати, есть интересная история. Я настроился слушать заурядную байку про какую-нибудь старуху с "дурным глазом", но они поведали про Романа Петровича.