А она спешит ко мне. Ко мне! Охранник смотрит на нас дружелюбно. Видимо, я ему нравлюсь, и он не против, что самая красивая девушка учреждения улыбается именно мне. Думаю, если бы к ней приехал какой-нибудь стриженый амбал в покрытом пылью странствий "Паджеро", охранник бы так на него не смотрел.
Через полчаса мы сидим у нее на кухне и что-то едим.
- Как дела на работе? - спрашивает она.
- Завтра уезжаю на день или два.
- Поедешь ловить свои летающие тарелки?
- Катенька, пожалуйста, не уподобляйся всяким дурам. Нет никаких летающих тарелок, я много раз тебе говорил.
- Каким еще дурам? Интересно, кто это еще обсуждал с тобой летающие тарелки?
- Катенька! - я умоляюще смотрю на нее. - Ты же прекрасно знаешь, что я по работе общаюсь с огромной массой разных людей. В том числе и с разными дурами.
- Да ладно... Не будь занудой, Олежек. Нет чтобы мне подыграть и сказать, что никого у тебя нет, кроме меня...
Я пытаюсь резонно возразить, но вовремя спохватываюсь - чтобы снова не быть обвиненным в занудстве.
- А мы в субботу махнем на пикник всем отделом. На теплоходе, представляешь? Кстати, покажешь, как в фотоаппарат пленку зарядить? Я у соседа его взяла, а он ничего толком не объяснил...
- Неси свой аппарат.
Какое это, оказывается, удовольствие - объяснять юному, очаровательному, несмышленому существу, как справиться со сложной техникой. Нужно видеть, как оно хлопает глазенками, кивает, с благодарностью смотрит на тебя - такого умного и опытного во всех областях знаний.
Я верчу в руках старенький потертый "Зенит" и рассказываю, как совмещаются колечки со стрелочками, как срабатывает автоспуск - а Катенька глядит, не понимая ничегошеньки, но все равно кивает и говорит:
"Угу, ясно..."
- А я сегодня колготки не купила, - сообщает она, когда вопрос с фотоаппаратом исчерпывает себя. - В "Центральном" классные колготки давали, и в два раза дешевле, чем на рынке. Я пошла, а денег с собой нет. Побежала к девочкам занимать, а тут начальник - куда бежишь? Только после обеда вырвалась - прихожу, а мне говорят: "Девушка, последние десять минут назад продали". Так обидно, не представляешь!
Я улыбаюсь, глядя на нее, потом говорю:
- Никогда не жалей о том, что не удалось. Может, в этот день судьба уберегла тебя от куда более тяжелой неудачи.
Катенька отвечает мне взглядом, полным желчи.
- Ты все-таки зануда, Олежек. На каждое слово у тебя какая-нибудь народная мудрость.
- Ну почему же народная?
- Сколько тебе лет, Бессонов?
- Тридцать.
- Нет. Тебе сто тридцать. Двести тридцать. Ты не просто зануда, а старый зануда. Скажи-ка, у тебя много друзей?
- Мало.
- А знакомых девушек? Только честно.
- Меньше, чем хотелось бы.
- А знаешь, почему?
- Знаю.
- Потому что никто не хочет дружить со старым занудой. Ты красивый, умный, сильный, но ты старый, Олежек.
- Я это знаю, Катенька. Зачем лишний раз напоминать? Я всего лишь хотел сказать, что нельзя так убиваться из-за каких-то колготок.
- Между прочим, очень даже хорошие колготки. Если бы ты жене такие купил...
- Она мне не жена! - довольно резко обрываю я. Пожалуй, слишком резко.
- Извини, - хмурится Катенька.
- Не извиняйся. Я просто напомнил, что Лера мне не жена, вот и все.
- Да. Хорошо. Но, все равно, извини. Наверно, я зря напомнила тебе про жену. Про Надежду.
- Да что вы все извиняетесь?! - я вскакиваю и начинаю кружить по кухне. Что вы все такие деликатные? Почему ты решила, что мне неприятно вспоминать Надежду? Запомни раз и навсегда: я люблю о ней вспоминать. Мне приятно о ней вспоминать. И я хочу о ней помнить, так что не стесняйся лишний раз назвать ее имя!
Катенька обхватила щеки ладонями, глаза ее подозрительно заблестели.
- Олежек! - умоляюще шепчет она. Я моментально остываю, сажусь в кресло.
- Прости, Катенька.
- Ничего, Олежек, это я виновата.
Мне не хочется ничего ей объяснять. Хотя сказать можно многое. Вероятно, моя ранняя старость началась в тот день, когда я стоял по одну сторону гроба, а весь остальной мир - по другую. Между нами лежала Надежда. Мои друзья совершенно искренне мне сочувствовали, вот в чем дело. Они даже подбадривали меня - ничего, мол, жизнь продолжается. Правда, при этом отводили взгляды. Они обещали заходить почаще и полностью сдержали обещание. В первое время их невыносимые визиты происходили почти каждый день. Они приходили, садились на кухне со скорбными лицами, я наливал им чай... Разговоры не клеились. Про Надежду они стеснялись напоминать, как сейчас Катенька, а все другие темы казались им мелкими по сравнению с моей бедой.
Мои друзья решили, что я умер вместе со своей женой, а в моем теле осталось что-то непонятное, какая-то душа-мумия. Отныне они не рассказывали при мне сальных анекдотов, не хвастали приключениями по женской части. Даже громкий смех в моем доме казался им недопустимым.
Я ничего не говорил, но мысленно орал им: что же вы делаете, сволочи! Не хмурьтесь, не молчите! Таскайте меня по кабакам, заваливайтесь ночью пьяные и веселые, приводите своих нечаянных подружек - не прогоню, не обижусь. Жизнь продолжается, и я хочу жить!
Жизнь продолжается, уверяли они меня на кладбище. Но, видимо, уже знали, что продолжать им придется без меня. Нет, они остались верны мне. Пустят к себе в любое время суток, окажут любую услугу, дадут взаймы сколько надо денег. Но сами - сами не придут ко мне ни с какими просьбами. Это не дружба. Это шефство.
Почему? Не знаю точно. Сначала думал, что в день похорон я изменился настолько, что стал другим человеком. А потом понял, что они тоже по-своему любили Надежду...
Катенька сидит грустная. Она жалеет, что затеяла этот разговор. Мне хочется ее утешить.
- Катенька! - зову я. - Хочешь, я покажу тебе Зазеркалье?
- Разве я похожа на маленькую девочку, - обиженно говорит она, - чтобы рассказывать мне сказки?
- А разве я похож на сказочника? А ну, вспомни, где я работаю?
Ее глаза мгновенно просыхают и вспыхивают чудесным светом. Она обожает, когда я рассказываю про свою работу. И не упускает случая притворно удивиться - как мог такой зануда, как я, попасть на загадочную и увлекательную службу в Ведомство.
Мы идем в прихожую и останавливаемся перед зеркалом.
- Что ты видишь в нем, Катенька?
- Себя. И тебя.
- Но ты не можешь видеть себя там, потому что ты здесь, рядом со мной.
- Ну, то есть свое отражение.
- Верно. А что такое отражение?
Она с беспомощной улыбкой заглядывает мне в глаза, пытаясь увидеть там, что за тайну я сейчас ей открою.
- Отражение - это просто картинка на поверхности зеркала, ты согласна?
- Ну... Да.
- А теперь - принеси фотоаппарат. Катенька улетает в комнату и быстренько возвращается с аппаратом.
- Итак, - говорю я с видом фокусника, - отражение - не более чем картинка на стеклянной плоскости. От нас до плоскости зеркала - примерно полтора метра. Наводим резкость...
Я кручу лимб объектива и через секунду вижу резкое изображение рамы зеркала и нескольких засохших пятнышек лака для волос, прилипших к стеклу.
- Поверхность зеркала - в резкости. Убедись сама, Катенька.
- Да, - она смотрит в глазок "Зенита". - И что?
- А теперь посмотри на свое отражение!
- Та-ак. Ой, нерезко! А почему?
- Да потому, что твое отражение не на поверхности! Оно в глубине зеркала, понимаешь? Оно - в Зазеркалье.
- Здорово! - восхищенно говорит Катенька. - Но почему?
- Не знаю. Мое дело - находить и описывать Явления. А объясняют их совсем другие люди.
- Здорово, - зачарованно повторяет она. - Надо будет Вовке показать.