И он покровительственно потрепал ее по плечу.
Старый доктор бросил на нее взгляд и сказал:
- Мне кажется, что мы знакомы. Но я не могу вспомнить, где мы встречались.
На лице госпожи Вайс появилась вымученная улыбка:
- Это, конечно, ошибка, господин доктор. Я здесь прежде не бывала. Меня зовут Софья Михайловна Дудиене.
Старый доктор пожал ей руку и ответил с улыбкой :
- Не иначе как я ошибся. Старые глаза всегда могут подвести. Давайте посмотрим больную.
Доктор Климас внимательно осмотрел девочку и нашел у нее воспаление легких. Он прописал лекарства, дал матери указания, как ухаживать за больной.
- Не бойтесь, девочка выздоровеет. Через несколько дней я хотел бы посмотреть ее еще раз. До свиданья, госпожа Дудиене.
Доктор повернулся к выходу. Госпожа Вайс вздохнула с облегчением.
Она проводила его в коридор, подала ему пальто, Янковский вышел за коляской, которую пока что поставил под навес.
Она и доктор остались одни. Вдруг старый врач повернулся к ней, взял ее за руку и сказал:
- Госпожа Вайс, если вам нужна будет помощь, я к вашим услугам.
Глаза ее наполнились слезами.
- Спасибо вам, доктор Климас, я не смела надеяться.
- Мужайтесь, дочь моя, мужайтесь!
Послышался скрип коляски.
- До свиданья, госпожа Дудиене, - громко произнес доктор Климас.
Госпожа Вайс проводила взглядом коляску, выезжавшую за ворота усадьбы, удалявшуюся фигуру благородного старого врача, и по ее лицу покатились слезы.
Как легко и хорошо было теперь плакать!
ДНИ РАСТЕРЯННОСТИ
Прошло несколько недель. Шуля выздоравливала медленно, была слабой и бледной. Тем временем госпоже Вайс стало ясно, что она не может больше оставаться в усадьбе. Янковский вел себя теперь, как человек, которому Софья Михайловна обязана жизнью дочери и должна быть ему за это благодарна по гроб.
Отношение его к ней становилось все более дерзким. Он стал подкарауливать ее по вечерам, когда она возвращалась в свою комнату, ждал ее в хлеву во время дойки. Софья Михайловна понимала, что решающего разговора не избежать и что после него они с Шулей останутся без крова, в окружении врагов. Поэтому она старалась как можно дольше отсрочить этот разговор.
Старая Елена чувствовала, что между ее братом и работницей что-то происходит. Больше всего она боялась, что брат женится : как бы новая жена не лишила ее власти в доме.
От Софьи Михайловны не скрылся враждебный взгляд старухи. Та начала частенько делать ей колкие замечания. Однажды поня Елена искала связку ключей, которую она время от времени забывала то там, то тут. Софья Михайловна нашла ключи и отдала ей. Старуха, разозлившись, пробормотала как будто про себя:
- Вот так это бывает, когда даешь приют всяким проходимцам. Только отвлечешься и уже готовы наследовать тебе еще при жизни.
Однажды, когда Софья Михайловна возвращалась из хлева, неся ведро молока, до ее слуха донеслись крики из комнаты Янковского: баритон хозяина и вслед за ним-тонкий писклявый голос его сестры.
- Это вообще не твое дело! - кричал Янковский. - Я хозяин в своем доме или нет? Имею право привести в свой дом кого захочу!
- Ты же дворянин, - попыталась старуха задеть слабое место брата. Разве ты знаешь, кто она и что она? Она русская, антихристка, никогда не молится.
Вдруг в голове Софьи Михайловны мелькнула мысль: старуха ее невольная союзница в этом доме и сможет защитить ее от ухаживании брата.
Она решила переговорить со старухой.
Когда Янковский как-то уехал в город по своим делам, Софья Михайловна вошла в комнату Елены. Старуха сидела в кресле и вязала.
- В чем дело? - сердито спросила она.
- Очень важное дело. Вопрос жизни для меня и моей дочери.
Лицо старухи стало багровым от злости.
- Молчи, бесстыжая!.. Не уговаривай меня, все равно не послушаю. Пока я жива, не бывать тебе здесь хозяйкой. Слышишь?
Старуху душил гнев. Сильный приступ кашля прервал ее яростную речь.
Госпожа Вайс молча дождалась, пока старуха успокоится, затем сказала:
- Вы ошибаетесь, поня Елена, я совсем не собираюсь замуж за господина Янковского. Он и не говорил со мной об этом.
- Еще не говорил ? - удивилась та. - Это потому, что я против. А ты пришла теперь уговаривать меня? Нет, нет, дорогуша, не бывать этому, пока я жива!
- Поня Елена, я сама все время препятствовала тому, чтобы господин Янковский завел такой разговор. Я вообще не собираюсь выходить замуж, даже за господина Янковского.
- Почему же? Не пара он тебе? Недостаточно благороден ?
- Я хочу после войны вернуться на родину, к семье.
- Что там будешь делать?
- Буду работать в больнице.
Работать в больнице... - Чепуха! Предпочтешь выйти замуж и стать хозяйкой в усадьбе.
- Поня Елена, я хочу жить в городе. Деревенская жизнь меня не привлекает. Мой муж был врачом. Я люблю эту работу. После его смерти я дала обет, что ни за кого не пойду замуж.
- Поклянись мне, что не пойдешь за Владислава.
- Клянусь.
- Жизнью дочери?
- Жизнью дочери.
Это, очевидно, успокоило старуху.
- Ты говорила об этом моему брату?
- Он не просил меня выйти за него.
- Так он, наверно, сделает это сегодня, - неуверенно сказала старуха.
Прошла еще неделя. Янковского дома не было, он уехал в Ковно.
Софье Михайловне стало легче дышать. На дворе стояла зима во всей своей красе. На полях сверкал снежный покров. Работы во дворе уменьшилось. Тем временем Шуля окрепла. Начала гулять. И теперь ей нравится сад, его голые, окутанные снегом деревья.
Старуха Елена успокоилась, к работнице стала относиться лучше.
Госпожа Вайс оторвана от всего мира. Давно не была она в городе. Гости в усадьбе не бывали. Радио там не было, газеты не приходили. Некоторое время назад прошел слух, что на юге России идут тяжелые бои. Но немцы хвастались своими победами, числом сбитых советских самолетов и захваченных пленных.
Сведения о судьбе гетто доходили невнятные. Поня Елена вернулась как-то из костела с известием, что евреев гетто Шяуляя увезли в неизвестном направлении.
У госпожи Вайс не было никаких иллюзий. Она знала, куда увезли евреев. Крестьяне много говорили о глубоких траншеях и ямах, вырытых в нескольких километрах от города... О солдатах, оцепивших это место...
Янковский вернулся из Ковно удрученным. За весь вечер не проронил ни слова. Лишь назавтра, заглянув в хлев, где в это время госпожа Вайс доила коров, сказал:
- Новость есть для вас, Софья Михайловна.
У нее заколотилось сердце.
- Не сейчас, после ужина.
Вечером он сказал, глядя на Софью Михайловну :
- Паулаускас пропал, забрали его.
Госпожа Вайс побледнела.
- Кто-то донес. Обыскали дом и нашли В погребе еврея. Жаль, хороший был парень. Из-за какого-то паршивого жида...
Софья Михайловна боялась, как бы не заметили ее чрезмерного волнения. Собрав все свое мужество, она спросила :
- А вообще что слышно в мире? В городе?
- Говорят, что большевики опять крепко поколотили немцев. Весь Ковно сплошная казарма. Войска уходят и приходят. Многие удирают из города. Тяжело там жить.
Софья Михайловна хочет спросить о гетто, но боится даже заикнуться об этом.
- Ты помнишь, - обращается он к сестре,- дворника Антанаса? Тот, у которого жена стирала на евреев! Говорят, что он работал в девятом форту. Большое богатство собрали, все из одежды евреев. Жена его носит каракулевую шубу - прямо барыня, не узнать.
Софье Михайловне стало дурно, вот-вот упадет. Собрав остаток сил, она встала из-за стола.
- Пойду лягу, голова болит.
Янковский тоже поднялся.
- Погодите, Софья, у меня к вам дело. Она поднимает голову, и ее взгляд встречается с взглядом старухи.
- Разве дело такое срочное, господин Янковский? Может, отложим разговор?