Мы забрали свою одежду, переобуваться времени не было и, прошмыгнув в стеклянный переход, как бешеные лоси помчались в столовую. Вообще-то она открывалась в девять, но тётя Оля — одна из поварих, всегда приходила раньше.
Я постучала в дверь. Тётя Оля с ещё примятыми шапкой волосами и ненакрашенным лицом открыла сразу, насторожено глядя из-за двери:
— Чего вам?
— Внизу там дядя Миша никого не выпускает из школы, а нам очень нужно. Можно через вас?
Тётя Оля заговорщицки прищурилась:
— Курить что ли?
— Ага, — радостно закивал Петров. — Умираю, сил нет.
Она осуждающе покачала головой, сказала, что курить очень плохо и вредно, но проводила нас за собой и выпустила через заднюю дверь, постоянно открытую из-за жары в кухне и из-за того, что сама тётя Оля смолила как паровоз.
Мы вышли в зыбкую морозную предрассветную дымку и быстрым шагом направились прочь из школы. Меня буквально всю трясло, но не столько от холода, сколько от расстройства и волнения.
— Куда пойдем? — спросил Петров, на ходу застегивая тёмно-синюю с вязаными рукавами куртку.
— Вообще-то я собиралась домой.
— Ты что! Какое домой? Там же сразу будут искать. Нужно где-то до вечера перекантоваться.
— Думаешь, потом всё закончится? С тем же успехом они придут за нами и завтра. Я просто должна подготовить себя к этому стрессу.
— Не понимаю, как они из-за этого ролика могут нас арестовать? — на курносом задорном лице Петрова не было ни капли расстройства. — Я вообще до сих пор не особо верю. Это всё так не по-настоящему, как будто шутка или розыгрыш.
— У тебя одни шутки и розыгрыши на уме.
И тут Петров, неожиданно придумав, куда нам пойти, потащил меня за собой. Я не сопротивлялась, мне было всё равно, хотелось, конечно, в свою кровать, под тёплое одеяло, чтобы накрыться с головой и все проблемы отступили, словно их и не было, но оставаться одной сейчас было ещё хуже.
Прошли мимо детского сада, зашли в единственный подъезд панельной многоэтажки и поднялись на самый последний этаж. Петров снял с решетки незапертый навесной замок, и мы без труда выбрались на крышу. Там было полно снега, и только в некоторых местах едва заметные протоптанные дорожки. Дул колкий, пронизывающий ветер, и мои волосы трепыхались на нем, точно безумный костер.
— Что мы тут делаем? Холод же собачий.
Сапоги я оставила в школе, и пальцы на ногах моментально закоченели.
— Сейчас скоро светать начнет.
Петров полез в рюкзак, вытащил свою неизменную камеру и тут же наставил на меня.
— Мы с Осеевой сбежали из школы и сейчас будем встречать рассвет. Осеева, привет!
Он улыбнулся, помахав рукой в ожидании ответного жеста. Такой жизнерадостный и расслабленный, что мне самой очень захотелось, чтобы всё это оказалось дурным сном.
— Пойдем отсюда. Дубняк жуткий.
— Погоди, погоди, иди сюда, — опять потащил меня. На этот раз к самому краю крыши.
Ноги засыпало снегом.
Я осторожно глянула вниз и чуть сразу же не кувырнулась в темную ледяную пропасть.
— Перестань, тут же классно. Смотри, вон она, та самая полоска надежды, что разгонит могильный холод наших сердец и адский мрак наших мыслей, — с наигранной высокопарностью произнес он. — Когда солнце поднимется и засияет над городом, его теплые, ласковые лучи растопят всё дурное, несправедливое и злобное, и мы снова будем счастливы и свободны.
— Сколько тебе лет, Петров? Невозможно уже. Какое солнце? Всё небо затянуто тучами. Через полчаса наступит обычная серость, и холодно будет ничуть не меньше. А наши проблемы никуда не денутся. Хоть тысячу раз скажи в камеру халва, во рту слаще не станет. Зря я с тобой сюда поперлась. Думала, знаешь место, где отсидеться можно, а ты всё в игрушки играешь.
— Ну, погоди немножко, пожалуйста, — взмолился Петров. — Сейчас сниму, как рассветет, и сразу пойдем.
Солнце вставало и, несмотря на моё сопротивление, это оказалось действительно очень красиво. Я и не думала, что в городе можно увидеть нечто подобное. На густом темном небе сначала появилась резко очерченная красная полоска, яркая и зловещая, точно огненный зрачок драконьего глаза, но постепенно, как бы раздвигая темноту и выпуская изнутри мутное сияние, она росла, становилась всё шире и светлее.
На какой-то момент я даже забыла про заледенелые ноги. Все, что было внизу, подо мной, уже не имело никакого значения, казалось, ещё немного, и я могла бы взлететь туда, в зыбкие, озаряющиеся морозным утром небеса и покинуть этот отвратительный, пожирающий сам себя город.
А потом пиликнула смска от Маркова: «Ты где?».
И мы пошли с ним встречаться.
Марков, с непокрытой головой, спрятав половину лица по самые очки под ворот своей блестящей ярко-красной куртки и судорожно подергиваясь от холода, ждал нас за школой, на автомобильной стоянке.
Он рассказал, что полиция всё-таки приехала, но он сбежал через окно в кабинете труда, а тупой Герасимов остался. Типа — на нем нет никакой вины.
Марков был весь дерганый и на нерве, и если Петров меня хоть немного успокоил, то этот снова вернул на землю.
— Короче, пока эта фигня не уляжется, я в школу больше не пойду, — решительно заявил он.
— И что? Будешь взаперти дома сидеть? — поинтересовался Петров, машинально облокачиваясь о ближайшую машину.
— Буду сидеть, пока папа не найдет какого-нибудь грамотного юриста, который научит, что делать в таких ситуациях.
— А твои тебе точно поверят, что ты ни при чем? — Петров с любопытством прищурился.
— Может, и не поверят, но какая разница? — изо рта Маркова валили клубы пара, отчего стёкла очков запотевали, и глаз уже было не видно.
— Потому что мои мне точно не поверят, — сгребая горсть снега с машины, задумчиво произнес Петров. — Скажут, были уверены, что рано или поздно нечто подобное обязательно произойдет. Они всегда так говорят. Типа, раз ухо проколото, значит, наркоман и голубой.
— Больше всего не хочу оправдываться. Потому что ни в чем не виновна, — сказала я.
— А давайте сбежим? — вдруг ни с того, ни с сего предложил Петров, медленно высыпая из кулака снег и внимательно наблюдая, как он развеивается по ветру.
— Так мы уже сбежали, — ответила я, перепрыгивая с ноги на ногу, потому что вместо ступней у меня уже были деревянные колодки.
— Нет, по-настоящему. Далеко и надолго, — глаза Петрова азартно загорелись.
— Это ты серьёзно сейчас сказал? — в голосе Маркова послышалось недоверие.
— Конечно. Я уже давным-давно об этом мечтаю, но одному стрёмно как-то.
— Ну, уж нет, — после некоторого задумчивого молчания произнес Марков. — Я бы, может, и сбежал, но не с такой компанией, как вы.