Глава 9
За городом оказалось гораздо холоднее. К тому же, небо окончательно затянуло бледно-серыми тучами, и поднялся порывистый ветер. Мы вышли на перрон и, когда громыхающий поезд, мерно покачиваясь, умчался в мутную даль, оказалось, что кроме нас вокруг больше нет ни одного человека.
По другую сторону от железнодорожных путей простиралось снежное поле: сумрачно-белая бесконечная простыня, сливающаяся с пасмурным тоскливым небом в невнятное единое ничто, без верха и низа.
Местный магазинчик больше напоминал разбитую и выброшенную на пустынный берег лодку, обстановка внутри была столь же безрадостной.
Один прилавок с малюсенькой морозилкой, где вперемешку были накиданы: желтые курицы, вишневые куски мяса в вакуумной упаковке, пельмени, готовые котлеты, мороженое.
Обрадованный нашим появлением продавец, то ли киргиз, то ли узбек начал настойчиво предлагать изюм, орехи и курагу из больших грязных мешков под прилавком.
Но мы и сами не знали, что нам нужно, поэтому опять начались разногласия и препирания. Спорили минут десять, до тех пор, пока все парни, кроме Якушина, не вышли на улицу.
В итоге взяли два килограмма странной мягкой картошки, три батона белого хлеба, колбасу, две замороженные курицы, три пачки пельменей, макароны, сыр, пакет гречки, риса, консервные банки с лососем и тушенкой, сосиски, чай, семь сникерсов, три двухлитровые колы, молоко, кофе, арахис, чипсы, сухарики и бутылку коньяка.
Причем из-за последнего у Сёминой с Якушиным разгорелась нешуточная ссора.
Настя сказала, что если они будут пить алкоголь, то она никуда не пойдет. На что Якушин сначала отшучивался, мол, на её долю тоже хватит, но она упёрлась, как баран, и неожиданно раскричалась на весь магазин, угрожая продавцу полицией, если он продаст Якушину что-нибудь хоть на градус крепче колы.
То, что Сёмина умеет так верещать, оказалось полнейшим сюрпризом. В итоге коньяк нам не продали, и Якушин, обозвав Сёмину малолеткой и дурой, потребовал, чтобы она ехала обратно в Москву.
Когда же мы вышли на улицу, остальные парни, кроме Амелина, который сказал, что идеологически поддерживает позицию Сёминой, тоже начали ругаться на неё так, что довели до слез, и мне пришлось вступиться.
Хотя, по правде говоря, я считаю, что в нашей ситуации было всё равно, кто и что собирается делать. Ведь, каждый сам за себя, к тому же мы сбежали из дома, а это значит — никаких поучений, запретов или принуждения.
Но постепенно все успокоились и пошли в деревню через густой мрачный хвойный лес.
В лесу было безветренно и пронзительно тихо, только где-то в глубине страшно поскрипывали замерзшие деревья.
И, если бы не жизнерадостная болтовня Петрова, умудряющегося в одной рукой нести пакеты с продуктами, а другой снимать всё вокруг, то было бы, пожалуй, даже жутковато.
Но он, воодушевленный дикой природой, бегал, как счастливый пёс на прогулке, и то обгонял всех, увидев на ветке какую-то птицу, то заглядывал под ёлки, чтобы собирать шишки, то сходил с тропинки и лез по снегу, чтобы художественно запечатлеть уродливо искривленные стволы деревьев.
Семина, вся заплаканная, с черными подтёками под глазами, кое-как волоча свою сумку, обиженно плелась самая последняя и выглядела убийственно несчастной. Даже со мной разговаривать не хотела.
Но когда с неба посыпался мелкий, колючий снег, мы все стали не менее грустными и несчастными.
Особенно Амелин, который в своём лёгком коротком пальто и кедах, дрожал как осенний лист. Однако, когда я бросала на него вопросительные взгляды, то в ответ он растягивал посиневшие губы в извиняющейся улыбке и кивал, дескать, «всё хорошо». Но было ясно, что нехорошо. Так что в один момент пришлось даже взять его за руку и потащить за собой.