Якушин вернулся на своё место жутко злой и расстроенный. Из носа у него шла кровь, а на переносице появилась рассеченная ссадина. Было видно, что ему стыдно и унизительно перед нами, и от этого нам тоже было неловко. Даже Петрову.
— Подумаешь, — наигранно беспечным голосом сказал тот. — Чего такого? А кто не получал? Меня, вон, летом этим дворовые немного попинали, за то, что я их девчонок на камеру записывал. Гонялись, правда, долго, на крыше девятиэтажки только догнали, да я бы и не бегал, может, но за камеру волновался. Уверен был, что отнимут. И отняли, конечно, в итоге. Там, на крыше.
— Да, заткнись, уже, — одернула его я. — К чему это сейчас?
Петров обижено замолчал, однако тихонько достал камеру, подполз к переговорному окошку и попытался поймать Якушина в кадр, тогда я так разозлилась, что вырвала у него эту камеру и запихнула под своё сидение.
Настя сказала, что в её сумке сзади есть целая упаковка бумажных платков, и Петров стал искать их, а пока шумно возился и перекрикивался с Настей, то разбудил Амелина.
Я слышала, как тот спросил Петрова, куда мы едем, а когда услышал про больницу, хрипло, но отчетливо крикнул, так, что слышно было всем:
— Если отвезете меня в больницу, то я вас сразу сдам. Обещаю.
— Ну чего ты, — попытался урезонить его Петров, передавая Якушину платки. — От воспаления лёгких люди даже под присмотром врачей умирают. А у нас теперь и дома-то нет.
— В больницу я не поеду, — упрямо повторил Амелин.
— Знаешь, Костя, нам и без твоих капризов неприятностей хватает, — сказала я, поворачиваясь к окошку и пытаясь разглядеть его в темноте кузова.
— Как приятно, что ты, наконец, запомнила, как меня зовут, — едва сдерживая кашель, прохрипел он. — Теперь я тем более туда не хочу.
Якушин закончил вытирать кровь, внимательно оглядел пострадавший нос в зеркало, скинул использованные платки на коврик себе под ноги и вопросительно посмотрел на меня, как бы спрашивая «что делать?». Я пожала плечами.
Если прислушиваться к голосу разума, то Амелина, конечно же, нужно было без разговоров везти в больницу, но что-то внутри меня противилось этому решению. Ведь он был в таком же положении, что и мы, и отдать его на растерзание было бы нечестно, пусть он даже чудак и суицидник. К тому же, он грозил сдать нас полиции.
Якушин точно прочел мои мысли.
— Ладно, — сказал он. — Ты сам себе хозяин.
А затем мы развернулись и поехали назад.
После дорожного происшествия Марков, точно почувствовав, неожиданно перестал нам названивать. Но когда мы подъехали к вокзалу и, наконец, перезвонили ему, то он почему-то трубку не взял. Герасимов вообще оказался недоступен.
Тогда мы с Петровым сами пошли за ними, но в зале ожидания ни Маркова, ни Герасимова не оказалось. Обшарили всё вокруг вплоть до туалетов, однако парни как сквозь землю провалились. Пришлось вернуться к машине.
Якушин сидел на корточках у обочины и прикладывал к разбитому носу снег, а Настя стояла рядом и горестно охала.
— Их нет, — сообщил Петров. — Может, в полицию забрали?
— Если забрали в полицию, — сказал Якушин, отплевываясь от снега, — то сейчас начнется на нас облава.
— Может, они ничего не расскажут? — Настя машинально забрала горсть снега из его руки и начала сама прикладывать ему к переносице, Якушин даже не противился.
Дело шло к вечеру, лёгкий серовато-розовый полумрак зыбкой пеленой опускался на город, и внезапная мысль о приближающейся ночи напугала меня до ужаса. Точно если до конца дня мы не найдем парней, то всё исчезнет, и этот город, и Москва, и весь мир, и мы вместе с ним. Как в компьютерных игрушках, когда после провала миссии экран постепенно гаснет, и главный герой умирает вместе с этим уходящим светом. Тотальная и кромешная тьма из моих кошмаров, безысходная и вечная. Game over.
И тут мне пришла в голову странная, но вполне жизненная идея, я натянула посильнее капюшон и подняла Якушина под локоть.
— Пошли.
Он недоуменно пожал плечами, но послушался.
На станции мы прямиком направились к окошечку «Справочной».
— Скажите, пожалуйста, где у вас полиция? На нас тут за углом хулиганы напали. Вон, как человека избили, — я ткнула пальцем в нос Якушину.
Моложавая женщина с забранными в хвост гладкими блестящими черными волосами и тонко выщипанными бровями, аж пол туловища высунула из окна, разглядывая его разбитое лицо. Крупный, очень выразительный рот жалостливо скривился.
— Сейчас, сейчас, — она мигом вскочила и убежала, а уже через минуту вернулась в сопровождении розовощёкой, коротко стриженной дородной тётеньки с чемоданчиком в руке.