Кое-как дотащившись до высокого крыльца, мы с Петровым тут же рухнули на его широкие ступени, пытаясь отдышаться. Герасимов же принялся яростно барабанить в дверь, хотя признаков жизни ни в доме, ни в его округе по-прежнему не наблюдалось. А потом ему это надоело, он развалился рядом с нами, сказав, что больше не сдвинется с места, и что выполнил свою мечту — попасть сюда, а теперь может спокойно умереть.
Но ни мне, ни Якушину, ни Петрову умирать не хотелось и, недолго посовещавшись, мы приняли единогласное решение всё же проникнуть в дом. Поскольку вероятность нашей скорой смерти от переохлаждения была не менее высока, чем вероятность того, что дом поставлен на охрану.
Обойдя по периметру, тщетно ткнулись в каждое окно, в каждую дверь.
Парни очень смешно, но безрезультатно попытались влезть на балкон. Якушин залез на Герасимова и, пыхтя, как паровоз, принялся карабкаться по широкой и скользкой колонне, немного приподнимаясь, но потом снова съезжая вниз. Затем они поменялись, и Герасимов, не удержавшись, с первой же попытки улетел прямо с плеч Якушина в сугроб возле крыльца. И это происшествие было единственным, что смогло хоть немного улучшить настроение. Петров так хохотал, что едва успел увернуться от смачного пинка благополучно восставшего из снега, но жутко разозленного Герасимова.
А через несколько минут в серой пелене сгущающихся сумерек от корявых стволов деревьев отделилась одинокая фигура и, мерно покачиваясь, минут пять неуклюже, но зловеще ковыляла к дому. И явился нам разозленный Марков с запотевшими очками и очень грубо обозвал нас скотами и тупыми детьми. И что наш дикий гогот слышно за версту, и что мы бесполезная амебоподобная масса, которая ни во что не ставит интересы других людей, и что ему противно оттого, что ему приходится иметь с нами дело. А когда, наконец, его богатый лексикон несколько поисчерпался, Якушин предложил подсадить его на столб, чтобы тот доказал собственную состоятельность и принес пользу обществу. Тут уже развеселился Герасимов, припоминая успехи Маркова на уроках физкультуры и красочно описывая его эпилептические конвульсии на турнике и жалкие подергивания на канате.
И всё же, хотя на балкон Марков лезть действительно отказался, свою состоятельность он доказал. Походив вокруг дома, постояв под окнами, полазив по сугробам центральной аллеи, он неожиданно обнаружил подземный гараж, въезд в который был так засыпан снегом, что в наступающей темноте даже не угадывался.
Кое-как раскопав руками узкий проход, мы пролезли под навес. Шансов открыть гаражные ворота было столь же мало, как и открыть двери, но иногда в жизни происходят странные, счастливые стечения обстоятельств, потому что при ближайшем рассмотрении оказалось, что створки гаражных ворот смыкаются неплотно из-за образовавшейся между ними наледи. И Якушин, достав зажигалку, стал растапливать и отбивать ледышки. Нам повезло ещё и потому, что замка на воротах с той стороны не было, и когда всё же удалось пробраться внутрь, Якушин сказал, что, видимо, гараж и не был заперт, точно кто-то вышел и просто прикрыл ворота за собой. Но это уже никого не интересовало.
Герасимов потыкал настенные выключатели и объявил, что электричества в доме нет. Тогда Якушин зажег яркий фонарик на телефоне, а Петров подсветку на камере, и мы пошли обследовать огромный гараж, забитый всякой всячиной от инструментов и старых колес до груды пустых пластиковых бутылок и стеклянных банок. В глубине обнаружили металлическую печь с большущей стальной трубой и два огромных, присоединенных к ней бака, а в другом углу здоровенный генератор. Герасимов сказал, что если попробовать запустить этот генератор, то, возможно, появится свет, а если затопить печь, то к утру нагреется весь дом.
И, к моему неописуемому восторгу, у них действительно получилось зажечь свет. Тусклый, мерцающий, темно-желтый, но принесший мне огромное облегчение и некоторую надежду, что нам всё-таки удастся выжить.
В самом конце гаража мы увидели две расположенные друг напротив друга двери, одна из которых была приоткрыта, за ней оказалась лестница. Один за другим, мы осторожно поднялись наверх.
Узкие коридоры, множество дверей, мрак, холод, запущенные нежилые комнаты рождали леденящее, тягостное чувство, а от каждого шороха раздовалось жутковатое эхо. Примерно таким мне представлялось мёртвое царство Аида.
На счастье, на первом этаже мы нашли небольшую кухоньку и там, о чудо, — обыкновенную газовую плиту на четыре конфорки, которая приветливо зажглась, стоило Якушину повернуть вентиль и чиркнуть зажигалкой.