— У нас никаких шансов. Что делать дальше? Обратно? Домой?
— Обратно не хочется, — Петров выглянул из-под куртки.
— Какое обратно? — возмутился Марков. — Теперь это вопрос принципа. Пока я жив — буду бороться.
— Что за детский сад, Марков? Строишь, строишь из себя взрослого, а рассуждаешь как упрямый ребенок, — сказала я.
— А он и есть детсад, — подал голос Герасимов, — потому что его за побег всё равно не накажут. Если только мороженого лишат.
Марков тут же зло развернулся в сторону обидчика:
— Это правда — меня, чуть что, отец по мордасам не лупит.
— Ещё только вякни и по мордасам схлопочешь ты! — Герасимов угрожающе привстал.
— Очень страшно, — огрызнулся Марков, но взгляд отвел.
— Так где же твой дядька? — озвучил Петров вопрос, который мучил всех.
— Откуда я знаю? Должен был быть здесь.
— Но такое ощущение, что тут не жили уже тысячу лет, — Петров огляделся.
— Я без понятия.
— Да он наврал, небось, всё, — опять полез Марков.
— Слушай, Марков, ты сейчас договоришься, — предупредил Герасимов.
— Ладно вам, — примирительно сказал Петров. — Наоборот, хорошо. Мы ехали и не были уверены, что он нас тут оставит и не сдаст в полицию. А теперь — живи, сколько хочешь, делай что хочешь. Красота!
— А жрать что мы будем? — поинтересовался Герасимов.
— А что бы мы жрали, если бы не поехали? — отозвался Петров. — Учитывая, сколько всего с нами произошло за эти три дня, надежды на выживание становится всё меньше и меньше. Тут или позорное возвращение, или смерть, где-то на обочинах псковских дорог.
— Я выбираю обочину, — твердо сказал Марков.
— Ну и можешь тогда проваливать, прям сразу, — разозлилась я. — Иди уже, растворись в лесах.
— Правильно, пусть проваливает, — подхватил Герасимов. — Все проблемы из-за него. Кто в деревне деду нахамил? Кого полиция забрала? Из-за кого нас гопники кинули? Только и умеет, что умничать.
— А ты даже умничать не умеешь, только ныть, жрать и…
— Ну, хватит уже, — резко оборвал его Якушин, который всё это время неподвижно лежал, уставившись в потолок, — достали! Если не возвращаться домой, то идти в какую-нибудь ближайшую деревню, типа той, что мы проезжали, и предлагать работу.
— Какую ещё работу? — удивился Марков.
— Обычную работу. Руками. Что-нибудь прибить, починить, ну, я не знаю, всё, что угодно. Дрова поколоть.
— Руками? — фыркнул Марков. — Типа батрачить? Ну, уж нет. Лучше обратно.
— И это так ты решил бороться до конца? — поинтересовалась я.
— Кстати, — Якушин сел и обвел нас всех глазами. — Сообщаю сразу, чтобы потом без истерик. Бензина у нас нет. Денег, как вы знаете, тоже. Так, что в Москву могут доставить только в сопровождении полиции.
— Давайте хоть сначала позавтракаем, а потом уже о неприятном будем говорить, — попросил Петров, снова накрываясь курткой.
Но тут неожиданно обнаружилось, что Сёминой в комнате нет. И мы с Петровым отправились её искать. Облазили полдома, точнее, те места, куда получилось попасть. Минут пятнадцать потратили и в результате нашли на самом верху, в мансарде.
Мансарда от пола до потолка под скошенной крышей была обита бледно-кремовой вагонкой, отчего казалась очень чистой и уютной. Два полукруглых окна с широкими подоконниками выходили на обе стороны дома. Здесь пахло деревом, нагретой пылью и толстой, ароматизированной свечой «белая роза».
Настя стояла на коленях на длинношерстном овечьем коврике, в точности таком, как у меня дома, и что-то негромко шептала, закрыв глаза.
— Ты чего здесь делаешь?
Она подняла голову и посмотрела на меня кристально-чистыми глазами.
— Молюсь. Молюсь, чтобы с нами ничего не случилось и мы вернулись домой живыми и невредимыми.
— Ты веришь в Бога? — спросила я.
— Я не знаю. Но мама верит. В любом случае, хуже ведь не будет. Правда?
— Слушай, Сёмина, — Петров закончил оглядывать через камеру комнату и переключился на Настю, — а можно я с тобой помолюсь?
— Конечно, — она даже подвинулась, хотя места на коврике было предостаточно. И Петров, небрежно перекрестившись, опустился рядом с ней на колени.
— Дорогой, Бог, — проникновенно сказал он, — сделай, пожалуйста, так, чтобы мы не померли здесь с голоду и сегодня утром Настя Сёмина накормила нас хотя бы завтраком.
— Дурак! — Сёмина толкнула его в плечо.
— А что, я неправильно молюсь?
— Знаешь, Петров, ты вообще-то уже взрослый, можешь и сам себя покормить, — сказала я.
— Сам не могу. Не умею. Меня мои мойры ни к холодильнику, ни к плите, ни даже к чайнику не подпускают.
— Какие ещё мойры?
— Мать, тётка и бабушка. Это я их так ласково называю, потому что они на ткацкой фабрике в Измайлово работают. Так вот, мне категорически запрещено прикасаться к продуктам питания.
Петров поднялся, отряхивая колени.
— Чтобы я их либо не испортил, либо не съел каким-то неправильным образом, типа сыра без хлеба, паштета прямо из банки или сырые сосиски.
— Как же ты кушаешь, когда их нет дома? — поразилась Настя.
— Такого не бывает. Дома всегда кто-то есть. У них там специально смены всякие и графики.
— Это странно, — сказала я.
— Согласен. Я и сам вешаюсь. Теперь понимаешь, почему я так мечтал сбежать оттуда? С утра до вечера под присмотром, вечно кто-то воспитывает и мозг выносит. То не туда положил, не так сел, неправильно встал, слишком рано из школы вернулся, слишком поздно вернулся, громко музыку включил, свет в ванной не погасил, прошел по сырому полу и всё в таком духе.
— А папа что?
— Ну, отец-то умный мужик, уважаю его. Он как от них ещё десять лет назад свалил, так больше туда ни ногой. Кстати, он у меня повар. Именно поэтому мойры и напрягаются. А вдруг, меня тоже на это потянет. Типа мужик, который готовит — это ненормально. Им, конечно, лучше всех знать, каким должен быть нормальный мужик. Но чуть у меня прокол какой, обязательно следует комментарий: «Гляди-ка, мальчик весь в отца».
— Ладно, считай, Бог смилостивился, — растроганно улыбаясь, сказала Настя. — Я покормлю тебя, мальчик. Заодно и чайник кипятить научу.