Тут Амелин закашлялся и чуть не расплескал оставшийся чай.
- Ты же был маленький, как ты всё так подробно помнишь? - затаив дыхание спросила Настя, которая уже давно опустилась рядом со мной на пол.
- Поверь, - ответил он, отдышавшись. - Я очень хорошо помню ту ночь. Каждую минуту. Точно где-то в голове это на плёнку записалось. В общем, ведьмин шабаш был нарушен не мной. У них вдруг с грохотом хлопнула входная дверь, и раздался отборный мат дальнобойщика. Я отчетливо слышал, что он орал, как рыдала кассирша, как оправдывался дядя Коля. Отлично помню, каждую фразу, каждое слово, просто пересказывать вам этого не хочу. В общем, не прошло и пяти минут, как дядя Коля по-быстрому свалил. Я даже не поленился в окно посмотреть, как он выбегает, одеваясь на ходу. Сейчас думаю, что дяде Коле очень повезло, а может, кассирше не повезло, что дядя Коля оказался трусом и бросил её одну всю эту кашу расхлебывать. Потому что дальнобойщик был уже пьяный и сразу, как только дверь за дядей Колей захлопнулась, начал кассиршу бить. В общем-то, всё это напоминало их обычные скандалы, только в три раза громче и жестче. И это было неприятно, но терпимо, до тех пор, пока я не услышал во всем этом невообразимом гаме звонкий голос того мальчика. Он кричал «сволочь», «фашист», что-то ещё, не очень разборчивое из-за рыданий матери, а потом дальнобойщик как вдруг заорет, разъяренно и пронзительно. И тут же послышался жуткий удар и душераздирающий вопль кассирши, и слова дальнобойщика, что раз она сука, и сын её ублюдок, и что раз она не могла по-хорошему, то и он не будет по-хорошему, и всё кричал: «Смотри, смотри, это из-за тебя, чтоб ты знала - это то, что ты заслужила, это - кара, это - праведное возмездие». А потом мальчик так кричал, что мне даже начало казаться, что это я так кричу. И я побежал к дедушке и стал просить сделать что-нибудь, но он быстро и встать-то толком не мог, потому что ему сначала нужно было вытащить свою парализованную ногу из-под одеяла, достать костыль, а затем только подняться самому. А мальчик всё кричал «помогите», «помогите, пожалуйста», так, что дед тоже услышал и начал всё-таки вылезать из кровати. Но невыносимо медленно, мучительно медленно. Тогда я выскочил к ним на крыльцо и стал лупить в дверь. Глупый совсем был, непуганый ещё. Потому что когда дальнобойщик вышел, то чуть не пришиб меня дверью, хорошо, я всегда был худым и спрятался за ней. Он вышел, шатаясь, в какой-то бессознанке, так и не поняв, что я там стою. Небрежно вытер руки о штанины, сплюнул и, чуть не свалившись с крыльца, на заплетающихся ногах сгинул в темноте. Заглядывать в распахнутую дверь было очень страшно, но я всё же решился. Мальчик лежал в комнате на спине, широко раскинув руки в стороны, а кассирша сидела над ним, держала его голову на коленях, и беззвучно рыдала. «Позови, пожалуйста, взрослых. Пусть вызывают неотложку». Но я не мог, я был словно загипнотизирован и, вместо того, чтобы бежать к дедушке и просить его вызвать скорую, подошел к ним, чтобы посмотреть на мальчика, потому что у него в горле, прямо под подбородком торчал обычный кухонный нож. И я смотрел на него, а он на меня. У него были такие невозможные молящие глаза, будто он очень хочет что-то сказать мне, но никак не может. Из-за этого ножа в горле. И только когда кассирша заорала: «Вызовите врача», я, наконец, отмер и побежал к дедушке, который к тому времени как раз успел только добраться до прихожей. Ну, потом мы вызвали и скорую, и полицию, но мальчика всё равно спасти не удалось. Он умер по дороге в больницу от потери крови.
- Ужас, какой, - потрясенно проговорила Настя. Всё это время она слушала, казалось, не дыша, ловя каждое его слово.
- Так вот, - Амелин сделал ещё один глоток и, неотрывно глядя мне в глаза, сказал: - С того самого дня, я как будто стал слышать голос этого мальчика. Стоило только посмотреть на гобеленовый коврик, как сразу в каждом окошке сказочных домиков я видел его умирающее лицо с молящими глазами. И он всё время как будто просил меня что-то сделать, что-то, чего я никак не мог понять, то ли спасти его, то ли отомстить.
- И что? - не выдержала я. - Что ты сделал?
Амелин неожиданно рассмеялся, точно с силой сбрасывая нахлынувшие воспоминания:
- Глупенькая, что я мог? Мне же было всего пять или шесть. Отчим его на следующий день протрезвел и сам сдался полиции. А кассирша выставила свою половину на продажу. И бабушка очень переживала из-за того, что к нам могут приехать плохие соседи, поэтому собрала все свои сбережения и выкупила ту часть дома. Мы просто заперли её и спокойно жили, как раньше. Так что никакой призрак мне не являлся. Всё было как всегда. Просто я до сих пор иногда слышу, как он кричит.
- Это всё? - как-то разочарованно протянула Сёмина.
- Всё. Потом просто так сложилось, что я уехал из этого дома и больше никогда не возвращался.
- Про девушку на кладбище мне больше понравилось. Эту историю ты как-то недосочинял. Придумай ей какой-нибудь интересный финал, - предложила Настя. - Что-то яркое, например, что этот мальчик теперь приходит к тебе по ночам с тем самым ножом и режет тебе руки, за то, что ты не выполнил его просьбу.
- Какая глупость, - Амелин неодобрительно поморщился.
- Всё, идем, - Настя подскочила и потянула меня за собой, - мы хотели пять минут, а прошло двадцать пять.
- Тоня, - окликнул меня Амелин уже в дверях. - Но ты же вернешься? Я ведь подохну здесь один со скуки.
- Терпи, - поучительно сказала Настя, - болеть всегда неприятно.
- Да я задолбался уже болеть, - он машинально вскочил с кровати, и пластиковый стакан всё же опрокинулся. - Честное слово, Тоня, если ты не придешь, я умру.