Глава 18
Наутро, едва открыв глаза, я вспомнила про ссору с Марковым, и настроение тут же испортилось. Я не чувствовала себя неправой. Потому что твёрдо считаю, что зло должно быть наказано. Я сделала это для Павлика, он был моим другом, а друзья при любых обстоятельствах должны стоять друг за друга.
Вчерашний вечер словно вернул меня на три года назад, когда я переживала за Подольского, как за саму себя. Ведь я ещё не знала, что он предатель, и не понимала, что все люди иногда делают глупости. Но то, как Марков говорил про нас, про школу, то, что он заливал Кристине, было оскорбительно и вчера снова прозвучало, как вызов. Сдержаться я никак не могла. Но хуже всего, что Якушин назвал меня «холодной и жестокой».
Настя уже встала. Её постель была аккуратно застелена покрывалом. Я свесилась и заглянула под кровать. Там тоже никого не было. Подошла к окну, выглянула во двор, и моему взору предстала любопытная картина.
Две свеженасыпанные горы снега, а возле них парни, расчищающие площадку и фонтан перед домом.
Герасимов, одетый в синюю зимнюю спецовку, залез к мраморной деве с кувшином на плече и принялся её обнимать. А Якушин, в расстегнутой телогрейке, довольный, раскрасневшийся на морозе, с белой полоской пластыря на носу, сунул ей под локоть лопату и, сорвав с Герасимова бейсболку, нахлобучил на мраморные локоны. На ступеньках крыльца сидел Марков и, судя по жестам, давал ценные указания. Петров же, само собой, снимал всю эту клоунаду. Не знаю, зачем им понадобилось чистить дорожки, но у меня возникло ощущение, что все работают, а я сплю. Пришлось одеться и спуститься на первый этаж.
На плите под полотенцем стояла кастрюля с ещё теплой геркулесовой кашей, а в маленькой раковине была навалена гора грязной посуды. Я съела пару ложек прямо из кастрюли и налила полную чашку кофе. Извиняться перед Марковым я не собиралась, но пойти на примирение, наверное, стоило. Или хотя бы сделать вид, что вчера ничего не произошло.
- Доброе утро! - Настя вышла из ванны, переодевшаяся в длинный черный кардиган, узкие брючки в красно-черную шотландку и с полотенцем на голове.
У неё был абсолютно домашний и умиротворенный вид.
- Привет. Спасибо за завтрак. И охота тебе было возиться?
- Вставать не хотелось, а готовить - приятно. У нас же тут столько мужиков, а их кормить нужно, - Настя села на табуретку напротив меня, подперла ладошкой подбородок и принялась с интересом наблюдать за тем, как я ем.
- Пускай сами кормятся. Сейчас равноправие, - промямлила я с набитым ртом, Настина каша была замечательная.
- Да, мне же не сложно. Мама говорит, что если мужчин не кормить, они дичают и звереют. А зачем нам тут такое?
Настя засмеялась. От неё вкусно пахло шампунем и гелем для душа.
- Представляешь, жидкость для снятия лака я и не взяла, - она растопырила пальцы, расстроенно глядя на свои когда-то черные, а теперь прилично облупившиеся ногти. - Как теперь ходить?
- Настя! Тебя сейчас заботят ногти?
- Ну и что такого? Меня всё заботит. И ногти, и то, что яиц у нас нет и молока, и что в ванной дует, и что Марков после завтрака даже «спасибо» не сказал, и что посуду мыть за всеми, и побег тоже заботит.
- Посуду я помою, а на твои ногти всё равно никто смотреть не будет. Сейчас нужно о другом думать.
- О чем, например? О Кристине или о том, как нас все ненавидят? - Сёмина мгновенно сникла. - Об этом я и так постоянно думаю. Как ты считаешь, она может поправиться?
Я снова вспомнила ссору с Марковым.
- Хочешь честно? Я больше не хочу о ней говорить. Вообще. Я знаю, что никогда бы нарочно не стала кого-либо обижать или делать гадости.
- Но ты же делала, - Настя неожиданно уперлась в меня своим ясным голубым взором.