- Я что виноват? - почему-то начал оправдываться он. - Думаешь, я сам? Ненавижу сольфеджио.
- Сыграй ещё что-нибудь, - попросил Якушин.
- Я только по программе умею. Да и то, почти не помню. Как диплом выдали, так больше и не подходил к инструменту.
- А нам всё равно, - я облокотилась о пианино и выжидающе посмотрела на Герасимова. - Ну, пожалуйста. Хотя бы то, что играл до этого.
- Ладно, - сдался он.
Петров пристроился рядом со мной, с интересом наблюдая за тем, как Герасимов откидывает крышку и его крупные широкие руки начинают легко и ласково бегать по клавишам.
Видела бы сейчас его моя мама! И пока Герасимов играл, я не переставляла удивляться, что совершенно ничего про него не знаю.
А потом пришла Настя и всё испортила. Она тихонько прокралась в столовую и встала возле стеночки у двери, но уже через минуту я заметила, как непроизвольная жалостливая гримаса исказила её симпатичное личико. Губы поползли вниз, нос покраснел, и вскоре Сёмина принялась так громко всхлипывать, что на музыку и Герасимова уже никто не обращал внимания.
Герасимов перестал играть, и мы молча уставились на Настю.
- Что опять случилось? - первым нарушил молчание Петров.
- Я не могу сказать, - она горестно всхлипнула.
Такой бессмысленный, абсолютно Настин поступок. Она хотела, чтобы мы начали её расспрашивать, выпытывать, но лично мне было обидно, что она так некрасиво прервала Герасимова, поэтому я не произнесла ни слова.
Якушин только недоуменно пожал плечами, а Герасимов как сидел, так и остался за пианино. Один только Петров засуетился вокруг неё. И по тому, как он утешительно погладил её по плечу, и как сказал «ну перестань, не расстраивайся», было видно, что он воспитывался среди женщин и подобные сцены его в тупик не ставили.
- Я, правда, не могу сказать, - промямлила Настя. - Сейчас, здесь, при Саше.
Такой очевидный укор Якушину означал, что она опять собирается поднять тему Кристины.
- Дом большой, - равнодушно сказал тот. - Можешь идти, куда тебе захочется.
- Я поняла, - её голос дрогнул, предвещая рыдания. - Я уйду. Извините, что помешала.
- Нет, нет, погоди, - остановил её Петров. – Не смотри на него. Ты нам расскажи.
И он так неожиданно с ней ласково заговорил, что я тоже всё-таки подошла к ней, обняла, и тогда Сёмина принялась всхлипывать у меня на плече, причитая о том, что всё вокруг устроено для таких людей, как Марков, которые знают, чего им нужно или таких, как Якушин, которые живут здесь и сейчас, или таких как Петров, которые хотят видеть только хорошее. И что все мотиваторы о том, что главное чего-то очень сильно хотеть - бредовый фейк. Потому что это не работает. Ведь сколько не хоти, всё равно невозможно попасть в мир, где нет несправедливости и насилия, переместиться во времени или заиметь нормального отца. И что от того, что мы живем в скучном, однообразном, приземленном мире, всё вокруг теряет смысл.
Первым не выдержал Герасимов и прямо заявил, что от такого унылого шлака ему хочется повеситься. И ещё очень цинично добавил, что теперь нет никаких сомнений в том, кто внушил Ворожцовой эти дурные мысли.
Зря он это, конечно, сказал, потому что попал в самое её чувствительное место, и Настя ещё более жалобно заскулила.
Якушин поморщился и, осуждающе взглянув на Герасимова, поднялся. Взял Настю за руку, подвел к своему стулу и принудительно усадил на него. А сам встал напротив, скрестив руки на груди:
- Ты, Настя, просто ещё маленькая и не понимаешь, что такое по-настоящему плохо. От этого и придумываешь всякие ненужные страдания на пустом месте, - но в ту же секунду, заметив, как она сжалась, раскаялся.
- Видишь вот этот шрам? - Якушин ткнул пальцем себе в бровь, показывая тот самый маленький шрамик, который я заметила ещё тогда в Москве, когда мы сидели на лестнице. Настя подняла заплаканное лицо. И, убедившись, что она его слушает, продолжил:
- Было у меня два друга - Толик Ильин и Ромка Ильин, близнецы. Петров их знает. Такие веселые, заводные ребята, всегда вокруг себя кучу народу собирали. Мы с ними с первого класса. После школы всегда ко мне ходили, потому что у нас дома всегда есть что пожрать. Они заваливались и всё сметали, но мать никогда не ругалась. Просто готовила ещё больше, зная, что Ильины придут. Толик сильно по химии провисал, так я ему все домашки давал и на контрольных частенько его вариант делал. А когда они заболели скарлатиной, я Ромке свой ноут отдал на две недели, потому что его комп сломался, а Толик своим делиться не хотел. У них вообще между собой всегда конкуренция. По любому поводу, если один что-то сделал, то другой должен сделать ещё круче. Причем, всегда дико спорить начинали, вцепятся друг в друга - не разнять, частенько до драки доходило. Толик посильнее, а Ромка злее. Но я их как-то усмирял, получалось найти компромисс. Они всё меня спрашивали - кто из них лучше: то лимоны жрали, то с гаражей прыгали, то трудовика доводили, а если вдруг выбор вставал какой дорогой пойти, то это была серьёзная проблема, потому что из-за этих выяснений мы могли полчаса на одном месте простоять. Они даже как-то раз жвачки из магазина стырили, доказывая друг другу, кто круче.
Я прекрасно знала этих Ильиных - у нас в классе их назвали «Чикаго булс», за рост и наглость, с которой они распихивали всех в школьном коридоре.
- И вот, в десятом классе они познакомились на курсах с одной девчонкой, и у них обоих точно помутнение случилось. Все уши мне про неё прожужжали. Только и ходили, рассказывали, кому из них она больше внимания уделяет. В итоге, решили, что нужно выдвинуться куда-то вместе, в кино или просто погулять, чтобы я оценил на кого из них она больше смотрит, а то они друг с другом совсем в контрах из-за этого были, невозможно общаться. Не стоило мне на это соглашаться, но не мог же я им сказать, что они оба ей нравятся одинаково, ведь по-любому они не смогли бы с ней встречаться одновременно. Но я согласился. И мы пошли в парк гулять. А девчонка эта - Даша, и в самом деле оказалась очень хорошенькой, но только почему-то не смотрела особо ни на Ромку, ни на Толика, а как подхватила меня под руку с самого начала, так и ходила весь вечер. И я, конечно, видел, что Ильины злятся, несколько раз пытался от неё отвязаться, но она всё равно продолжала глазки строить и в итоге оставила мне свой телефон. В общем, как только мы проводили её домой, так они на меня сразу возле подъезда и набросились оба. Реально, точно крышу сорвало. И не просто двинули со злости, а по-серьёзке, с удовольствием били. Пока прохожие не вмешались. Лучшие друзья детства били меня из-за бабы.
- Сильно? - мой вопрос прозвучал неуместно и глупо.
.
- Да дело не в том, что сильно, - отмахнулся Якушин, трогая пластырь на носу. - Это было ужасно обидно. Вот, Сёмина, ты говоришь - хреново тебе. А я поэтому из школы и ушел, что не мог их видеть. Они, правда, потом пробовали помириться, но не то, чтобы извинялись, а типа «ладно, если хочешь, тоже можешь попытать счастья, но мы по-прежнему в игре».
- Ну, а она чего, Даша эта? - слёзы на глазах Сёминой вмиг высохли.
- Не знаю. Я больше её не видел.
Мы с Настей переглянулись.
- Струсил значит? - без стеснения поинтересовался Герасимов. - А так по тебе не скажешь.
- Это другое, - сказал Якушин.
- Что же? - Сёмину распирало от любопытства.
- Это же их девушка.
- И что такого? – не понял Петров.
- Ладно, - Герасимов метнул в его сторону осуждающий взгляд. - Никто не герой. Это миф. Парни твои - козлы, но друзья - тоже миф, так что не вижу причин для особой запары.
- Друзья - миф, - согласился Петров.
- Друзья - миф, - подтвердила я.
- Спасибо, - сказал Якушин.
Мы ещё поболтали немного и потихоньку разбрелись по постелям.
Стоило мне только опуститься на скрипучую, но мягкую кровать, как сразу же начал накатывать предательский сон. Однако спать нельзя было ни в коем случае, потому что мы договорились с Амелиным идти в подвал. Но как назло, Сёмина никак не могла угомониться.
- Тоня, тебе нравится Саша?
- Я уже засыпаю, - промычала я, чтоб она отвязалась.
- А может, мне показалось. Просто, понимаешь, я никак не могу решить, кто мне больше нравится Саша или Егор.
- Егор? Это кто ещё? А…а. Петров. Слушай, тут у нас всё не слава богу, а у тебя одни парни в голове. Спи уже.
- Ты знаешь, я вот думаю…
Но продолжения я не слушала, с громким тяжелым вздохом, демонстративно накрывшись подушкой. Так что ей пришлось замолчать, а через каких-то десять минут она уже сопела, как сурок.