Глава 22
Так бывает, когда вдруг просыпаешься в один прекрасный день, и тебе отчего-то без всякой на то причины становится приятно и легко. И просто не хочется ни о чем думать. Просто чувствуешь себя живым и настоящим. И даже не страшно заглянуть немного вперед, потому что там нет ничего плохого.
Я подумала о вкусном утреннем кофе, об утреннем морозце, о Якушине и о том, что вчерашние подвальные похождения были забавными. Да и мысль, что призрак в коридоре оказался настоящим, отчего-то тоже радовала.
Так я блаженно лежала в сладкой полудреме, до тех пор, пока вдруг явственно не ощутила, что мои запястья что-то сковывает.
Попробовала поднять руку, но не смогла. Что за ерунда! Попыталась скинуть с себя одеяло, чтобы посмотреть, что с руками, но ничего не получилось. Сёмина ещё спала.
- Настя! - крикнула я. - Проснись.
Она нехотя разлепила глаза и долго смотрела на меня, будто пытаясь сообразить, где вообще находится.
- Да, вставай же!
Она приподнялась и села, глядя на меня из-под полуприкрытых век.
- Что случилось?
- Подними мне одеяло.
- Зачем?
- Не тупи, пожалуйста, - я задергала ногами, в надежде всё же обойтись без её помощи. - Просто посмотри, что у меня с руками.
Настя медленно выбралась из постели и приподняла моё одеяло. Обе мои руки были крепко привязаны к кровати теми самыми красными шелковыми лентами.
- Боже! – сказала она, нелепо таращась. - Это же мои ленты.
- Развяжи, пожалуйста, - процедила я сквозь зубы, не знаю, чего во мне было больше злости, страха или недоумения.
И Сёмина взволнованно торопясь начала ковырять длинным ногтем узел.
- Не получается, - прохныкала она тут же, чувствуя, как нарастает мой гнев.
- Ну, оборви тогда, обрежь.
- Сейчас, - сказала она. - За ножиком сбегаю.
Она исчезла, а я попыталась сама дотянуться до запястий зубами, и уже почти смогла растянуть узел на левой руке, как дверь резко распахнулась, и в нашу комнату влетели полуодетые Марков, Герасимов и Петров с камерой.
- Вот это да! - обрадовался Герасимов. - Реально привязали.
- Прикол, - хихикнул Марков.
- Так, Тоня, сделай страдальческое лицо, - велел Петров.
- Проваливайте отсюда, - закричала на них я.
- Вот, хорошо. Пошла эмоция. Очень, очень реалистично, - приговаривал Петров.
- Я же вас всех сейчас убью!
- Интересно как? - хохотнул Герасимов.
- Вы можете быть людьми или нет? Лучше отвяжите меня.
- Людьми мы быть не можем, - не унимался Петров. - Потому что мы злобные и коварные Дети Шини.
- Не знаю, чего ты напрягаешься, - пожал плечами Марков. - Понимаю, была бы раздета, а так у тебя классная тёплая пижама.
- Я напрягаюсь, потому что, у кого-то хватило мозгов такое сделать. А еще, потому что вы ржете. Скажи честно, Марков, это месть?
- Нет, клянусь, это не я, - он сел на корточки и стал меня развязывать.
- И не я, - выпалил Петров.
- Значит, вы это вместе провернули? Зачем?
- У нас тут у только одного человека гестаповские замашки, - усмехнулся Марков.
- Заткнись, - меланхолично отозвался Герасимов.
- А с чего ты взял, что речь о тебе? Я просто вспомнил, как мы температуру снегом снимали, - ему удалось освободить мою правую руку.
Петров запротестовал:
- Да, нет, Саня не мог. Зачем это ему?
- Точно, - озвучила я вслух свои догадки. - Амелин! Больной придурок.
- Вот-вот, - подхватил Петров. - Наверняка он. Нужно дверь запирать на ночь.
- Говорил вам не связываться с суицидником, - подхватил Герасимов - Хочешь, я ему наваляю?
- Нет уж, я сама.
Переодеваться я не стала, побежала в мансарду прямо в пижаме, по дороге мне попалась Сёмина с ножиком в руке, и, сказав «на», зачем-то сунула этот нож.
Разговаривать было некогда.
Кажется, дверь я распахнула ногой, Амелин ещё спал, поэтому от внезапного грохота испуганно подскочил в кровати и, также как Сёмина, недоумевающе уставился на меня.
- Ты пришла меня убить? - спросил он тихо, заметив ножик.
- Как ты мог? Я же тебе сама остаться разрешила!
- Пожалуйста, успокойся, - он осторожно потянулся за одеждой. - Объясни, что произошло.
- И почему с людьми всегда так? Если ты с ними по-доброму, то они тебе какую-нибудь подлянку обязательно устроят.
- Да не устраивал я ничего.
- Теперь будешь отмазываться и утверждать, что это не ты.