Самым первым, на целых двадцать минут раньше назначенного срока, пришел Петров.
Он был темненький, с россыпью симпатичных шоколадных родинок на обеих щеках, кареглазый, курносый и очень улыбчивый. Каштановые волосы были намеренно взъерошены так, будто он только что прокатился на американских горках. В этой прическе и во всем его внешнем виде: модных узких синих джинсах, яркой бирюзовой толстовке на молнии, белой футболке с надписью «It’not my problem» под ней и маленькой блестящей сережке в левом ухе, — читалось явное стремление хорошо и броско выглядеть. От него пахло кондиционером для белья и лёгким, спортивным парфюмом.
С первой же минуты Петров повел себя со мной шумно и по-приятельски, как бы показывая, какой он простой и контактный. Но это получалось у него немного наигранно, с перебором, как бывает, когда кто-то очень старается скрыть своё смущение.
Прямиком зайдя в мою комнату, он стал снимать на камеру всё подряд.
— Одиннадцать сорок пять, явочная квартира Осеевой. Мы собираемся тут, чтобы разгадать страшную тайну Чёрной Кристины и дать ответы на вечные вопросы: «Кто виноват?» и «Что делать?».
Он прошел туда-сюда по комнате, зачем-то поснимал мой стол, кровать, даже вид из окна, затем перевел объектив прямо на меня:
— Так, Осеева, что ты скажешь в своё оправдание?
— Ничего не скажу. Мне не в чем оправдываться.
— А какой твой любимый цвет?
— Никакой.
— Тогда почему у тебя в комнате нет ничего такого цвета?
— Очень смешно.
— Я всегда такие вещи подмечаю. Для кино, между прочим, это знаешь, как важно? Хороший фильм делают не только актеры и сюжет. Чтобы вызвать у зрителя эмоции, нужна правильная картинка. Гармоничная и соответствующая содержанию, а не как твои волосы.
— А что мои волосы?
— Они красные. Это цвет энергии, тепла и любви, а сама ты молчаливая и сдержанная. Получается эмоциональное противоречие. И зритель, такой, сразу «не верю!».
— Красный — это сила и гнев, — строго сказала я, сразу давая понять, чтобы он не лез с этим.
И Петров тут же миролюбиво согласился.
— Понял, как скажешь.
Марков и Сёмина явились ровно к двенадцати, и Петров моментально переключился на Сёмину, спрашивая о любимом цвете и снова разглагольствуя про «правильную картинку». Настя же сильно застеснялась и ответила, что вообще не любит кино, а в аниме всегда очень яркие краски, не такие, как в реальной жизни.
Тогда к их разговору подключился Марков, заявив, что слова Петрова — чушь, потому что раньше снимали черно-белые фильмы и там всё было понятно, что хорошо, а что плохо. А теперь — сплошная неразбериха. И если вообще запретить цветное кино, то всё снова встанет на свои места. Белое будет белым, а черное — черным.
На первый взгляд в Маркове не было совершенно ничего примечательного. Обычная ботаническая внешность. Короткие черные кудрявые волосы, такие же черные маленькие острые глазки, внимательно следящие через узкие прямугольнички лёгких, в металлической оправе, очков за всем, что происходит вокруг, за каждым чужим словом, за каждым движением и взглядом. Щуплые плечи, опущенные вниз, длинные тонкие локти и пальцы.
Но потом, приглядевшись повнимательнее, уже сложно было назвать его «обычным ботаном». Во-первых, из-за презрительной ухмылочки, так часто блуждающей у него на лице, словно каждый раз, открывая рот, ты произносишь величайшую глупость на свете, и он, Марков, избран всей мировой общественностью для того, чтобы сообщить тебе об этом. А во-вторых, если что вдруг шло не по его, острый гладкий мальчишеский подбородок упрямо и заносчиво тут же задирался кверху, демонстрируя решительную готовность к любому вызову.
Сколько себя помню, Марков всегда носил вельветовые брюки: синие по форме или черные на праздниках. А ещё у него были однотипные рубашки в мелкую клеточку и однотонные шерстяные жилетки. Точно он как родился, родители сразу же начали лепить из него банковского служащего или аналитика. Его папаша был каким-то среднестатистическим бизнесменом и, по слухам, мечтал отправить Маркова учиться в Англию, но за эти десять лет так никуда и не отправил.
Теперь же Марков прицепился к Петрову, ничуть не смущаясь, что тот старше и они почти не знакомы. Уселся на офисный крутящийся стул и принялся разглагольствовать о том, что эмоции в кино — это чушь, потому что в любом виде искусства гораздо важнее идея. Но ни то, ни другое Петрову всё равно недоступно, ведь для того, чтобы снимать что-то непопсовое, нужно иметь вкус и мозг.