Пришлось плести какую-то чепуху, что мы увидели целое стадо кабанов и пережидали пока они уйдут. А ещё заметили настоящие волчьи следы, и поэтому пришлось свернуть в другую сторону. Последнее, кстати, было правдой.
- От зверей главное не убегать, - сказал Петров, когда я закончила. - Говорят, им погоня интереснее добычи.
- Это точно, - согласился его Герасимов. - Сам один раз так попал. У нас на территории старых гаражей жили сторожевые собаки. Я там мимо каждый день в школу ходил. Носы под забор просунут, глянут на тебя одним глазом, и давай бесноваться. А зимой у них щенки родились. Классные. Смешные. Под воротами пролезали и к прохожим приставали. Я из-за них всё время в школу опаздывал. Вывалят гурьбой к ногам, шагу не шагнуть. А уж если на корточки сесть, так вообще могли зализать до смерти, прямо в лицо. Пушистые такие дурни. Приходилось специально из дома колбасу и сосиски брать, чтобы их как-то отвлекать. Ссыплешь всё это им из пакета и сваливать, пока опять не прицепились. И вот как-то я сыпанул им еду и давай уматывать. Только в этот момент как раз машина в гараж заезжала, сторож ворота открыл, а три здоровенные собаки как подсекли, что я бегу, так и за мной. Очень быстро, между прочим, догнали. Одна в руку вцепилась, а другая в ногу. На мой ор сторож тут же примчался, но кровищи всё равно море было. Я больше той дорогой не ходил. И собак теперь всех избегаю. Хотя щенки всё равно прикольные были.
- Против собак только один верный способ есть, - в своей манере заметил Марков. - Увесистый камень.
- Есть ещё один, - подал голос Амелин. - Когда на меня как-то раз стая бродячих собак напала, я им врубил плеер на полную мощь. Они сначала оторопели, начали головами крутить, прислушиваться, да как завоют дружно. Так увлеченно и вдохновенно, что до меня им уже не было никакого дела. Я потом понял, это на Апокалиптику они так отреагировали. Виолончель - душераздирающий инструмент.
- Вечно у тебя какие-то сказочные истории, - Настя на миг отвлеклась от сковородки. - Лучше передай мне сахарницу.
- А что? Собаки тоже могут через музыку переживать боль и тоску. Это же генетическая память. Всё то ужасное, что происходило с их предками на протяжении веков, мучительно отзывается в их собачей душе, - говоря это, Амелин то и дело подтягивал длинные растянутые рукава свитера, отчего безобразные сетки его белых и розовато-бурых шрамов постоянно маячили у нас перед глазами.
- Генетическая память - это вам не воспитание. В ней всё честно. Собаку можно выдрессировать не шарахаться от выстрелов, но ей нельзя внушить доверие к ним. Инстинкт самосохранения не позволит. В этом смысле животным гораздо больше повезло, чем нам.
Он взял со стола круглую стеклянную сахарницу и протянул мне, но потом, пристально глядя на мою распростертую в ожидании ладонь, неожиданно замедлился и, едва я успела коснуться стекла, разжал пальцы.
Сахарница глухо стукнулась. Крохотные сладкие кристаллики разлетелись по всему полу.
Все тут же начали кричать, что он криворукий, и что у нас почти не осталось продуктов. Я пошла за веником, а когда вернулась, на кухне его уже не было. И к обеду он даже не соизволил спуститься, хотя Петров звал.
После обеда я зависла в библиотеке, нашла там «Жизнь Дэвида Копперфильда», потому что это была мамина любимая книга, и бездумно читала, снова и снова возвращаясь к фразе: «Стану ли я героем повествования о своей собственной жизни, или это место займет кто-нибудь другой - должны показать последующие страницы».
Сосредоточиться никак не получалось. В голове крутилось сначала только утреннее лесное происшествие, потом сцена с сахарницей, затем вспомнилась московская квартира, мама с папой и школа. Интересно, кто-нибудь ещё скучал по дому? Если бы я могла хоть как-то дать знать родителям, что со мной всё хорошо, то чувствовала бы себя гораздо лучше.
А когда начало темнеть, я забрала книжку и уже собиралась спуститься в залу, как вдруг мерный тягучий покой погружающегося в сумерки дома безжалостно нарушился громким отрывистым криком. Затем ещё одним.
Я попыталась сообразить, откуда идет звук, но уже всё стихло, и на долгую минуту наступила напряженная тишина. Словно весь дом глубоко вздохнул и затаил дыхание, прислушиваясь.
Однако оцепенение схлынуло мгновенно, когда со всех сторон послышались взволнованные голоса и шумное хлопанье дверей. Я кинулась по коридору к лестнице, и тут, из крайней спальни правого крыла, на меня вывалился Петров.
Догадаться, что это Петров, можно было только по голубой спортивной толстовке и зажатой в руке камере, потому что на голове у него был надет плотный мусорный пакет. Неожиданно Петров вытянул перед собой свободную руку, и я даже пикнуть не успела, как он молча схватил меня за ворот свитера и припер к стене.