Настя спросила: «Это кто-то из нашей школы?». И они накинулись на меня с очередной порцией вопросов, уговаривая «поделиться», и шутить, что глупо стесняться, потому что мы и так уже почти всё друг про друга знаем. Даже Якушин сказал, что я всех заинтриговала, и мне показалось, что он будто ждет моего публичного признания. Всё это было очень мучительно и неловко, как если бы просили раздеться.
Отвечать не хотелось, но ещё позорнее было проявить малодушие и слабость. И я уже почти решилась, когда вдруг Амелин начал беспрерывно хрипеть и кашлять, так же ужасно захлёбываясь, как в первый день болезни. Аж со стула в изнеможении сполз и дохал, дохал, скорчившись на полу, до тех пор, пока все не повскакивали и не бросились к нему. Он попросил воды, но Якушин предложил сделать ему ещё один сеанс снеготерапии.
Минут пять длился этот приступ, я побежала за водой, а когда вернулась, его уже унесли наверх.
После чего все стали укладываться спать. Однако Настя всё равно не успокоилась, и стоило нам только лечь в постель, как она снова пристала с мучающим её вопросом:
- Тоня, ну, пожалуйста, скажи, мне страшно любопытно. Просто я тебя совсем не понимаю, потому что Павлик Подольский очень классный. Как ты могла к нему относиться только как к другу? Тот парень, вероятно, должен быть каким-то особенным.
- Я уже, кажется, говорила тебе. Мы с Павликом, как брат и сестра с детского сада. Он, может, и классный. Эта его дура кривоногая видимо тоже так думала, но для меня он всё равно белобрысый, мелкий и заикающийся мальчишка, вечно проигрывающий мне в крестики-нолики, свалившийся в канализационный люк и регулярно списывающий домашку. У него сколиозное искривление позвоночника, непрошедшая шишка на голове от падения с качелей и гастрит. Он плохо различает цвета и ест сырые сосиски. Раньше он собирал жестяные банки из-под газировки, а его любимый фильм - «Бэтмен. Темный рыцарь». Как я могла в него влюбиться?
- И? - Настя так свесилась с кровати, что казалось, вот-вот свалится.
- Ладно, - сдалась я. - Только ты никому не говори. Это было давно. Это Якушин.
- Ну, тогда понятно, - она вернулась в нормальное положение. - Не знаю почему, но я так и думала. Может, дело было и давно, но и сейчас это тоже заметно.
Настины разговоры злили.
- Да ты только и думаешь о том, кто кому нравится, и кто на кого как посмотрел.
- Конечно, - мечтательно отозвалась она. - Любовь - это здорово. Это то, что имеет хоть какой-то смысл. Я думаю, когда у тебя есть любовь, то жить становится значительно легче. Только представь, что всё, что ты делаешь, о чем думаешь, интересно и нужно кому-то кроме тебя, что кто-то может даже целый день сидеть думать только о тебе. Представляешь? Вот я, если бы любила кого-то сильно, по-настоящему, то всё-всё делала бы для этого человека. Вот, мне бы сказали, что нужно отправиться за тридевять земель, чтобы найти его, я бы пошла. Обменяла бы язык на ноги, рвала крапиву голыми руками, я бы вытащила осколок кривого зеркала из его сердца.
Настя говорила, как полнейший ребенок, и не только из-за всех этих сказок, а потому что думала, будто подобные жертвы вообще кто-то может оценить.
- Настя, так нельзя, ты должна себя уважать. Пусть твой принц сам за тобой приходит и, если нужно, ползет по снегу или прыгает через огонь. Пусть докажет, что ты ему нужна. Пусть сразится с драконом и освободит тебя. И только тогда ты с полным правом будешь варить ему борщ всю оставшуюся жизнь.
- Ну, конечно, - фыркнула Настя. - Думаешь, за свою любовь не нужно бороться? Что нужно сидеть, сложа руки, у окошка, отращивать волосы и ждать? Да это прямая дорога к тому, чтобы на всю жизнь остаться несчастной и одинокой. Моя мама так до сорока лет ждала, а потом просто взяла и родила меня. Только потому, что уже стало понятно, что никакой принц за ней не придет. Просто встретила Петра Степановича с восьмого этажа, и он показался ей подходящим. Он и сейчас там живет. У него два сына по тридцать лет и жена - бухгалтер в нашем домоуправлении. А если мы с ним встречаемся в лифте или у подъезда, то он мне всегда немного денег дает. Аккуратно так просто в карман сует и за что-то всё время извиняется. Поэтому, я уж, лучше, как-нибудь сама. Если бы я только не была такой уродкой.
- Совсем дурочка, что ли? Ты же очень привлекательная. Они вон все вокруг тебя крутятся. Настя то, Настя это. Неужели ты не замечаешь?
- Ты это сейчас специально говоришь, чтобы меня успокоить.
- Хочешь вернуться к своему московскому нытью?
И тут вдруг из-под кровати послышался глухой сдавленный рык.
- Что это? - Сёмина привстала на локте, прислушиваясь.
- Это у меня в животе, - спешно заверила я, и поклялась себе, что завтра обязательно раздобуду ключ от мансарды и на ночь буду запирать этого гада там.