Но когда мы добежали до места, и Герасимов чересчур резко развернул Петрова к себе, в руках у него оказалась большая пятилитровая бутыль с прозрачной жидкостью, из горлышка которой шел пар, и он старательно заливал посаженные внутрь шин игрушки.
- Не вздумай зажечь, - угрожающе предупредил Герасимов, от него всего после бега шел такой же пар, как из бутылки.
- Что? - Петров нахмурил брови, пытаясь сообразить о чем речь. - Чего зажечь?
- Ну, вот эту свою хрень.
- Как тебе такое вообще в голову пришло? - Петров посмотрел на Герасимова, как на идиота. Герасимов также посмотрел на меня.
- Я же ледяные скульптуры делаю. В Сокольниках видел. Помните Крысобелку из Леднякового периода, замороженную в куске льда? Должно получиться так же. А шины для того, чтобы мешок нужную форму имел и не расползался по земле. Видите?
Оказалось, что он вставил черные пластиковые мешки внутрь шин, выложил игрушки и теперь заливал водой.
- За ночь застынет и будет красота, - пообещал Петров. - Памятная концептуальная инсталляция «Дети Шини».
Мы с Герасимовым переглянулись.
- Дура ты, Осеева, - помолчал немного и добавил. - И ты, Петров, тоже.
А потом развернулся и ушел.
Я же ещё немного постояла, недоуменно наблюдая за детскими играми Петрова и, переполненная эмоциями, пошла в дом.
Поднялась наверх, чтобы рассказать Амелину, как он ошибся насчет Петрова, и ещё кое-что, но у него уже сидели Настя и Марков. Настя училась танцевать танго, и Амелин, глядя под ноги, показывал ей какие-то движения. А Марков валялся на овечьем ковре и посмеивался над ними.
- О, Тоня, - выпуская Сёмину из рук, обрадовался Амелин. - Давай, я тебя тоже учить буду.
- Нет уж. Развлекайтесь без меня.
Заходить не хотелось, я осталась в дверях.
- А чего ты такая злая? - спросил Марков.
- Знаете, меня не оставляет ощущение того, что всё это полный бред и маразм какой-то.
- Что именно? - Настя удивленно вскинула брови.
- То, что мы здесь, и то, чем занимаемся. Петров со своими игрушками, вы с танцами.
- Что плохого в танцах? - Амелин захлопал ресницами.
- Так не может продолжаться всегда. Это какая-то глупость. У нас нет денег, бензина, никто не знает, где мы и что с нами, более того, мы сами не знаем, что с нами и что будет. Может, вас всех это и устраивает, а я так не могу. Нам нужен какой-то план, какая-то цель, какой-то выход. Мы должны, наконец, принять какое-то решение.
И действительно, эта мысль уже давно бродила во мне, но ясно оформилась только сейчас, когда я увидела нас будто бы со стороны.
- Хочешь вернуться домой? – Марков щурился, как слепой крот.
- Хочу. Потому что глядя на вас, начинаю сходить с ума. Какой вообще смысл в том, что мы торчим здесь?
- Мы прячемся, - сказал Марков, будто я была полная дебилка.
Амелин уселся на подоконнике, болтая ногами.
- А как ты вообще хотела, когда сбегала? – с мягким нажимом спросил он. - Как ты себе это представляла?
- Не так.
- Я тоже себе это не так представлял. Но получилось гораздо круче.
- Тоня, не понимаю, что тебя расстраивает? - Настя опустилась на сундук, но я не сдвинулась с места, по-прежнему стоя в дверях.
- То, что мы живем так, словно завтра не наступит никогда, словно это какой-то один бесконечный день. Но так не бывает. Только подумайте, что может быть, когда вы неожиданно проснетесь, - на одном дыхании высказала я то, что собиралась сказать одному Амелину.
- В одном я с тобой согласен, - признал Марков. - Еда у нас действительно заканчивается.
- Так ты не ответила, как ты это себе представляла? – прицепился Амелин.
Это был дурацкий, очень неудобный вопрос, потому что я никак себе этого не представляла. Думала только о том, как вернусь.
- Или, может, ты хотела на вокзалах ночевать с наркоманами и бомжами? Останавливать дальнобойщиков и всячески умолять их добросить тебя хоть куда-нибудь, чтоб в дороге немного отдохнуть, греться в магазинах и караулить в Маке недоеденный гамбургер? - Амелин развернулся и смотрел на меня так, словно я одолжила у него миллион, а теперь уверяла, что ничего не брала. - Я, вот, например, это себе так представлял.
- Когда я убегала, у меня были деньги.
- Ты права, - поддержал меня Марков. - Без денег мы никто.
- Да мы так и так никто, - вздохнула Настя. - Мы не дети, потому что нас уже никто не жалеет и не любит, и не взрослые, потому с нами ещё никто не считается. Так, не пойми что.