Глупо моргая, Герасимов ещё немного постоял, приходя в себя, как после пережитого стресса, а затем с облегченным вздохом свалился на сидение. Прямо посреди лба у него красовался ярко-пурпурный отпечаток губной помады, и мы с Амелиным, не удержавшись, одновременно зашлись в диком истерическом хохоте.
==========
Глава 9 ==========
За городом оказалось гораздо холоднее. К тому же небо окончательно затянуло бледно-серыми тучами, и поднялся порывистый ветер. Мы вышли на перрон и, когда громыхающий поезд мерно покачиваясь, умчался в мутную даль, оказалось, что кроме нас вокруг больше нет ни одного человека.
По другую сторону от железнодорожных путей простиралось снежное поле: сумрачно-белая бесконечная простыня, сливающаяся с пасмурным тоскливым небом в невнятное единое ничто, без верха и низа.
Местный магазинчик больше напоминал разбитую и выброшенную на пустынный берег лодку, обстановка внутри была столь же безрадостной. Один прилавок с малюсенькой морозилкой, где вперемешку были накиданы: желтые курицы, вишневые куски мяса в вакуумной упаковке, пельмени, готовые котлеты, мороженое. Обрадованный нашим появлением продавец то ли киргиз, то ли узбек начал настойчиво предлагать изюм, орехи и курагу из больших грязных мешков под прилавком. Но мы и сами не знали, что нам нужно, поэтому опять начались разногласия и препирания. И спорили мы минут десять, до тех пор, пока все парни кроме Якушина не вышли на улицу.
В итоге, взяли два килограмма странной мягкой картошки, три батона белого хлеба, колбасу, две замороженные курицы, три пачки пельменей, макароны, сыр, пакет гречки, риса, консервные банки с лососем и тушенкой, сосиски, чай, семь сникерсов, три двухлитровые колы, молоко, кофе, арахис, чипсы, сухарики и бутылку коньяка.
Причем из-за последнего у Сёминой с Якушиным разгорелась нешуточная ссора. Настя сказала, что если они будут пить алкоголь, то она никуда не пойдет. На что Якушин сначала отшучивался, мол, на её долю тоже хватит, но она упёрлась, как баран, и неожиданно раскричалась на весь магазин, угрожая продавцу полицией, если он продаст Якушину что-нибудь хоть на градус крепче колы. То, что Сёмина умеет так верещать, оказалось полнейшим сюрпризом. В итоге, коньяк нам не продали, и Якушин, обозвав Сёмину малолеткой и дурой, потребовал, чтобы она ехала обратно в Москву.
Когда же мы вышли на улицу, остальные парни, кроме Амелина, который сказал, что идеологически поддерживает позицию Сёминой, тоже начали ругаться на неё так, что довели до слез, и мне пришлось вступиться.
Хотя, по правде говоря, я считаю, что в нашей ситуации было всё равно кто и что собирается делать. Ведь, каждый сам за себя, к тому же мы сбежали из дома, а это значит - никаких поучений, запретов или принуждения.
Но постепенно все успокоились и пошли в деревню через густой мрачный хвойный лес.
В лесу было безветренно и пронзительно тихо, только где-то в глубине страшно поскрипывали замерзшие деревья. И, если бы не жизнерадостная болтовня Петрова, умудряющегося в одной рукой нести пакеты с продуктами, а другой снимать всё вокруг, то было бы, пожалуй, даже жутковато. Но он, воодушевленный дикой природой, бегал, как счастливый пёс на прогулке, и, то обгонял всех, увидев на ветке какую-то птицу, то заглядывал под ёлки, чтобы собирать шишки, то сходил с тропинки и лез по снегу, чтобы художественно запечатлеть уродливо искривленные стволы деревьев.
Семина, вся заплаканная, с черными подтёками под глазами, кое-как волоча свою сумку, обиженно плелась самая последняя и выглядела убийственно несчастной. Даже со мной разговаривать не хотела. Но когда с неба посыпался мелкий, колючий снег, мы все стали не менее грустными и несчастными. Особенно Амелин, который в своём лёгком коротком пальто и кедах, дрожал как осенний лист. Однако, когда я бросала на него вопросительные взгляды то, в ответ он растягивал посиневшие губы в извиняющейся улыбке и кивал, дескать, "всё хорошо". Но всё равно было понятно, что нехорошо. Так что в один момент даже пришлось взять его за руку и потащить за собой. Сначала он вроде бы обрадовался и сказал "спасибо", но потом принялся ёрничать, что его никто никогда не водил вот так за руку, и тогда я решила вообще больше никому не помогать.
Снег усиливался, и вскоре вместо мелких острых снежинок, повалили крупные липкие хлопья, так что ребята, идущие всего в нескольких шагах впереди, маячили лишь тёмными бесформенными силуэтами. А когда я в очередной раз обернулась, посмотреть на Сёмину, то неожиданно оказалось, что сзади её нет. Пришлось вернуться.
Настя сидела, неудобно скрючившись на своей сумке. Её плечи, изгибы рук, колени уже прилично замело.
- Обалдела? - закричала я на неё, и мой голос тут же был поглощен снежной звуконепроницаемой стеной.
- Я устала. У меня никаких сил уже нет, - захныкала Настя, выглядывая из-под ушастой шапки. Косметика на глазах размазалась ещё больше. - Всё было плохо, а стало ещё хуже. Лучше пусть я здесь замерзну и умру, пусть меня напрочь занесет снегом.
- Перестань. Всем тяжело. Я же вот иду.
-Ты, Тоня - сильная. А я нет. Ты можешь себя заставить, а мне всё очень-очень тяжело дается.
- Быстро вставай, а то у меня тоже скоро не останется никаких сил с тобой возиться, - я попыталась её приподнять, но она даже усилие не сделала, чтобы мне в этом помочь.
- Не нужно возиться. Говорю же, оставьте меня здесь.
И тут, словно из ниоткуда, материализовался Марков. На непокрытой голове - сугроб, очки плотно залеплены снегом.
- Короче, - он довольно грубо схватил Настю за руку. - Немедленно встала и пошла.
Но Сёмина резко вырвала руку и с места всё равно не сдвинулась. Неожиданно нагруженные сумками и пакетами с продуктами вернулись все остальные. Якушин не сказал и слова и, кое-как обойдя нас, прошел мимо в обратном направлении:
- Какая ты молодец, - протискиваясь между нами, сказал Сёминой Петров. - Мы пропустили поворот. Если бы не ты мы бы может ещё шли сто лет.
Они с Герасимовым взяли её под руки и подняли на ноги. Петров принялся толкать в спину, чтобы она шла, а Герасимов подцепил дурацкую сумку. Так, кое-как мы двинулись назад. И уже вскоре вышли к другому бесконечному полю. Летом, по словам Якушина, через него до деревни шла тропинка, а сейчас оно было целиком покрыто огромной толщей снега. Другим вариантом было идти в обход, вдоль леса, по дороге, накатанной машинами, но такой путь мог занять ещё не меньше часа.
И тут снова началось:
- Я через поле не попрусь, - категорично заявил Герасимов, в его тяжелом стальном взгляде читалась слепая упертость. - Мы там на нем все и поляжем.
- Ничего не поляжем, - заартачился Марков. - Просто сделать последний рывок и всё. Поднапрячься, а потом можно будет отдохнуть.
- По дороге идешь себе и идешь, а тут, сплошное мучение. Оно мне надо? - Герасимов развернулся и медленно двинулся по дороге.