- Ничего подобного, - запротестовал Марков. - Пока мы Дети Шини, мы не сами по себе. Правильно я говорю, Осеева? Кстати, глянь, не очень свитер мятый?
Он подошел ко мне и стал совать под нос свой пуловер. Марков явно выбрал меня в свои союзники. Это было и хорошо, и плохо одновременно. Хорошо, потому что избавляло от препираний с ним самим, а плохо, потому что он считал, что я буду отдуваться за него.
- С Детьми Шини - это не ко мне, - тут же пресекла я. - Это к Петрову. Ему нравится такая игра. А свитер мятый, но наденешь, будет не заметно.
Петров долго и тщательно вытирал пёстрым кухонным полотенцем сумочку от камеры, но когда услышал свою фамилию, отвлекся и его чуть раскосые, обычно веселые глаза, вопросительно замерли.
- А что такого? Нормальная игра. Ничем не хуже других. Я даже кино собираюсь такое снять "Одинокие странствия Детей Шини" или "Дети Шини: побег", или "Дети Шини на краю Вселенной". Там будет про всякие разные наши приключения.
- Какие ещё приключения? - глядя исподлобья переспросил Герасимов.
- Которые будут, конечно же, - запросто ответил Петров, точно это было само собой разумеющимся.
- Так мы же разделимся, - сказал Герасимов.
- Не нужны нам никакие приключения, - одновременно с ним сказал Марков.
- Вы не понимаете! - пожалуй, чересчур пылко отреагировал Петров, обеими пятернями приводя примятые капюшоном волосы в состояние привычного художественного беспорядка. - Никому же не интересно будет смотреть кино, про то, как вы на печке носки сушите, в носу ковыряете или болтаете всякую свою дребедень. В кино обязательно должно происходить, что-нибудь интересное. Это вам не книжки читать, где можно какой-нибудь дуб на трех страницах описывать, и ещё на четырех отношение героя к этому дубу, и, где, самое удивительное, это нормально, прокатывает. В кино всё совсем иначе. Это отдельная наука. Точнее искусство.
Якушин громко и осуждающе вздохнул, потер стриженые виски, точно у него внезапно началась головная боль, и полез вытаскивать всякую разную утварь из деревянного шкафчика рядом с жестяной раковиной, и вскоре отыскал электрический чайник, затем пошел на улицу, набил доверху снегом и вскипятил воду. А мы ещё какое-то время были вынуждены слушать о творческих планах Петрова, который так возбудился этим разговором, что стало ясно, раньше он ни с кем так долго на эти темы не говорил.
Все, кроме Амелина, переоделись в сухие вещи, а мокрые развесили сушиться по комнате. А тот даже пальто не стал снимать, сказав, что сначала должен согреться. Пришлось заставить его снять хотя бы кеды, потому что они были насквозь заледеневшие, а взамен Якушин выдал ему старые разбитые и очень смешные круглоносые ботинки, должно быть дедушкины ещё.
Потом мы с Петровым кое-как настругали бутерброды с колбасой и сыром, достали шоколадки и даже попробовали пожарить в печке сосиски, насадив их на вилки, но они тут же благополучно сгорели и сухими угольками попадали в топку. Зато, благодаря этому, воздух наполнился ароматом жареного мяса, и от этого на душе стало значительно теплее.
- Сколько времени? - спросил Якушин, когда закончили пить чай и обсуждать кому тяжелее было идти.
Марков взглянул на телефон:
- Восемнадцать тридцать.
- Наверное, уже ищут? - осторожно предположил Петров, но его никто не поддержал, потому что об этом было неприятно и волнительно думать.
И все сразу как-то резко замолчали, как будто темы для разговоров закончились. Обычно в таких случаях можно было залезть в сеть и изолироваться, но теперь мы оказались в совершенно новых условиях. Однако Герасимов вспомнил, что взял с собой планшет, а Петров додумался прихватить ноут, и они, принялись настраивать Петровский компьютер в надежде подключить его к планшету, чтобы поиграть друг с другом.
Амелин же, так и не раздеваясь, сидел в наушниках, прислонившись к стене. И когда никто не смотрел, взгляд его больших темных, как ночь, глаз становился отрешенным и пустым, как бездонный колодец, но стоило кому-то повернуться, как он тут же смутившись, натягивал отрепетированную детскую улыбку.
С игрой у них так ничего и не получилось. Петров включил телевизор. Целый час мы ждали, что скажут что-нибудь про нас, но ничего не сказали. И он заметно расстроился, потому что очень хотел увидеть себя по телеку.
Тогда я подумала, что мои родители возможно ещё даже не знают, что я ушла, потому что возвращаются домой иногда даже позже девяти, а дозвониться до них - это ещё нужно постараться. И тут я поняла, как дико устала за этот день, ещё немного и могла свалиться со стула.
В жизни никогда не думала, что доведется спать на настоящей печке, такой белой и большой, как в сказках. За пёстрой шторкой обнаружился замечательный тёплый угол с большой перьевой подушкой и двумя ватными одеялами. Наверху было очень жарко, так что одно одеяло я всё же отдала ребятам. Сняла узкие джинсы и с невероятным блаженством устроилась на лежанке. За окнами протяжно завывала метель, и от её внезапных порывов стёкла слегка подрагивали. Но в комнате было спокойно, светло и уютно, вкусно пахло дымом и нашими горелыми сосисками. Те, кто ещё не спал, говорили тихо, вполголоса, их разговор ничуть не мешал, а только убаюкивал. Это были совершенно новые, непередаваемые и очень приятные ощущения.
==========
Глава 10 ==========
Я проснулась от осознания того, что кто-то настойчиво трясет меня за ногу и вначале вообще не поняла, где нахожусь. Словно в гробу проснулась. Темно и тесно. Подняла голову и посмотрела в просвет отдернутой шторки. Было ясно, что кто-то там стоит, но кто именно, не разобрать.
- Что? - шепотом спросила я.
- Иди сюда, - сказал кто-то.
Кое-как развернувшись, я высунула голову наружу, и тут же нос к носу столкнулась с Амелиным. Круглые черные глаза в отблесках догорающего в печке огня, казались абсолютно безумными.
- Что случилось?
- Спускайся, - велел он.
- Зачем? - я насторожилась.
Похоже, все спали.
- Там кто-то есть, - он показал пальцем наверх.
- Да, ну. Это ветер.
- Нет, не ветер, - сказал он тихо, но убедительно. - Пойдем, посмотрим.
Он был по-прежнему в пальто и шарфе.
- Я что тут самая смелая?
- Да, - он протянул мне руку.
Пришлось кое-как вылезти, а когда уже спрыгнула с приступка, то поняла, что стою в одних колготках и длинной белой, с черными плечами футболке, в которой я обычно ходила на физру.
- Осторожно, - предупредил Амелин. - На человека не наступи.
Прямо под ногами на матрасе возле печки, накрывшись тем самым вторым ватным одеялом, спал Якушин.
- Слушай, я не одета. Я не могу никуда идти.
Но Амелин тут же протянул мне мою куртку, видимо приготовил её заранее. В прихожей, которая в деревнях, вроде бы, называется сени, было нереально холодно и темно. Мы подошли к лестнице и прислушались. Я была очень зла, что он разбудил меня, заставил встать, что не позвал никого другого, и в довершении ко всему ещё и напугал. Потому что стоило выйти наощупь в непроглядный мрак, как мой привычный безотчетный детский страх мгновенно ожил. Леденящее чувство чьего-то незримого присутствия, которое невозможно спутать с чем-либо другим. И, чем дольше я прислушивалась, обхватив деревянные перила, ведущие на второй этаж, тем больше мне казалось, что наверху действительно кто-то есть. Как будто даже глухой стук шагов и едва различимый скрип досок.