Вертер:
Я же говорю, приходи. Я сейчас дома сижу. Болею. Так что на улицу никак.
Осеева:
Напиши, и дело с концом.
Вертер:
Это исключено. Любую переписку можно прочесть. Откуда ты знаешь, что прямо сейчас тебя никто не читает?
Осеева:
Давай, я тебе позвоню?
Вертер:
А телефоны всегда прослушиваются.
Осеева:
Тебе точно есть что рассказать?
Вертер:
Приходи, узнаешь.
Осеева:
Я подумаю.
Вертер:
Замечательно. Буду ждать твоего решения. Спокойной ночи!
После этой странной переписки я ещё часа полтора никак не могла заснуть. У человека явно не все дома. Но он совершенно точно что-то знал, что-то, о чем мы все понятия не имели.
==========
Глава 4 ==========
Утром я позвонила Герасимову и сказала, что он должен пойти со мной, так как знает этого типа в лицо.
Герасимов, конечно, долго нудил, что не готов к лишним телодвижениям, и взамен пришлось пообещать весь февраль писать за него сочинения. Он хотел ещё и март выторговать, но я тоже себе цену знаю.
Вертер жил в пятиэтажке с другой стороны от метро. Обшарпанный и вонючий подъезд с расписанными похабщиной стенами и черными кругами от горелых спичек на потолке.
Я думала, в наше время люди уже не живут в таких условиях. Пока мы поднимались на пятый этаж, Герасимов шел с такой кислой рожей, точно его вот-вот стошнит. Даже брезгливо сунул руки в карманы, чтобы не прикасаться к перилам. Я же немного волновалась, сама не знаю почему, наверное, оттого, что плохо спала ночью.
Амелин открыл нам сразу, после первого же звонка, будто всё это время стоял за дверью и ждал.
В квартире было очень темно, и мы даже толком не могли рассмотреть его самого, только общие очертания фигуры в слабом потоке серого зимнего света, выбивающегося из приоткрытой в самом конце коридора двери.
- Привет, - негромко сказал он, запуская нас и, не дожидаясь пока разденемся, сразу пригласил пройти.
Наверное я слишком привыкла к комфортной и современной обстановке у себя дома, потому что комната Амелина производила впечатление дурного, болезненного сна.
Линялые, неопределенного цвета обои, старые деревянные облупившиеся рамы, скрипучий потертый паркет с огромными щелями между планками. Во всей комнате ни стола, ни шкафа, только широченный комод, как у моей бабушки Лизы на даче, на котором, кое-как подпирая друг друга, высились стопки книг. Зато на окнах - тяжелые бордовые шторы, а на полу толстый советский ковер с вензелями.
Над коротким икеевским диваном без подлокотников - картинки, распечатанные на принтере: простенькие цветные пейзажи рядом с черно-белыми ужасами, кажется, Брейгеля и скрин из "Кроликов" Линча.
Вдоль другой стены три деревянных стула с круглыми сидениями, точно ряд в деревенском кинотеатре.
Сам Амелин выглядел не менее странно, чем его комната. Довольно высокий, хотя, конечно, ниже Герасимова, бледный, с белыми крашеными прядками в нестриженой копне и без того светлых волос, замотанный по самый подбородок шерстяным шарфом, в растянутом черном свитере, он вполне мог сойти за какого-нибудь персонажа Тима Бёртона.
Большие темные и настороженные глаза недоверчиво следили за тем, как мы озираемся и переглядываемся, как будто завалились без спроса и пытаемся совать нос не в свои дела. Но потом вдруг словно оттаял и с застенчивой теплотой улыбнулся.
- Меня зовут Костя, - сказал и протянул нам по очереди руку, даже мне. - Не бойтесь, я не заразный. Простыл. У меня горло слабое место.
Я тоже дала руку, и когда он пожимал её, то держал так долго и так откровенно меня разглядывал, что это заметил даже Герасимов:
- Ты хотел нам что-то рассказать?
Амелин медленно перевел взгляд на Герасимова:
- И тебя я помню. У Маргариты Васильевны в группе вместе были. Немного. Потом я в первый класс пошел, а ты остался.
- Так что насчет Кристины? - настойчиво сказал Герасимов.
Амелин кивнул на стулья. Я села с краю, Герасимов посередине, а он сам, молча взяв второй крайний стул, обошел и поставил возле меня. Словно специально хотел сесть рядом.
И после того бесстыдного, оценивающего разглядывания такая перестановка меня несколько забеспокоила, поэтому я развернула свой стул спинкой вперед и села на него верхом. Кругом полно всяких озабоченных придурков, и я очень порадовалась, что додумалась взять с собой Герасимова.
Но когда Амелин достал из-под дивана ноутбук, принес и опустил его на тот пустой стул, получилось очень глупо, потому что оказалось, что я сижу к ноуту спиной.
- Там просто отсвечивает, - пояснил он.
Так что "придурком" в этой ситуации оказалась я.
- Ты знал, что Кристина собирается сделать? - пока он, сидя на корточках, возился с компьютером, я тихонько вернула свой стул в прежнее положение.
- Конечно, знал. Мы все друг о друге про это знаем.
- Кто это мы? - не понял Герасимов.
Амелин поднял голову, и какое-то время смотрел на него, словно подбирая слова:
- Вот, ты любишь дискотеки, дни рождения и прочие праздники?
- Терпеть не могу, - признался Герасимов.
И это было правдой, потому что он всегда сбегал со всех массовых мероприятий, и уж насколько я их недолюбливаю, Герасимов от любой вечеринки шарахался как от огня.
- Ну, а теперь представь, что тебя силой притащили туда, нарядили в колпак, дали в руки дудку и велели всех веселить. Что ты будешь делать?
- Ничего, - фыркнул Герасимов. - Пошлю всех и уйду домой.
- Всё правильно, - кивнул Амелин. - Потому что праздник жизни - это не для всех.
- Ни хрена не понял, - Герасимов вопросительно посмотрел на меня.
- Суицидники, - пояснила я и он, скорчив пренебрежительную гримасу, с отвращением фыркнул.
- Рад, что у тебя всё хорошо, - Амелин заулыбался такой смущенно-умудренной улыбкой, какая бывает у взрослых, когда они отвечают детям на примитивные вопросы. - Мы познакомились с Кристиной на одном форуме, и только потом выяснилось, что обитаем в одном районе.
- Раз ты её так хорошо знал, то можешь объяснить, что именно её не устраивало? Раньше же она была нормальная, - сказала я.
- Раньше всё было по-другому, - улыбаться Амелин не перестал, и от этого каждое его слово звучало, как издевка. - Когда маленькому ребенку больно, он истошно орет, но его учат терпеть боль и не жаловаться. Поэтому повзрослев, он уже кричит молча, беззвучно, внутри себя так, чтоб никто не услышал.