— Ты же, Влад, добрый. Помню, в детском саду как-то принес коробку карандашей двадцать четыре цвета, и все подходили к тебе и просили дать карандашик, потому что детсадовские были все сточенные и погрызенные, а у тебя новенькие и блестящие. И ты давал. Каждому. Так, что потом у самого только коробка осталась. Все дети стали рисовать, а ты сидел один, просто смотрел на них и ни капли не обижался. Не знаю почему, но мне очень запомнился тот момент. И я тогда подумал, что вот это и значит быть добрым.
Герасимова прямо-таки физически передернуло от этих слов.
— А теперь я недобрый. Потому что задрало всю жизнь без карандашей оставаться.
Наконец, Амелин развернул к нам ноут, и мы увидели там открытую страничку. Хозяин профиля — Линор Идзанами.
Я её знала. Не лично, конечно, но этот персонаж был у меня «в друзьях». Этакий случайный сетевой друг, какие бывают у всех. Очень много схожих мыслей и взглядов, общее мироощущение. Единственный, наверное, человек, с кем я была довольно откровенной именно потому, что не была знакома в реале. Ведь как можно быть откровенным с теми, с кем встречаешься в обычной жизни? Это всё равно, что дать им в руки нож и сказать: прирежь меня.
В первые секунды на лице Герасимова совершенно отчетливо отобразилось узнавание, а потом он снова сделал «морду кирпичом»:
— И что?
И тут вдруг Амелин, пристально глядя на нас своим темным глубоким взглядом, медленно и негромко проговорил стих. Не читал, не декламировал, а именно говорил, точно это были его собственные слова:
А когда закончил, то вся пугающая зловещая серьёзность мигом слетела, словно сорванная страшная маска, под которой вдруг обнаруживается ребенок. И прежде, чем мы успели прийти в себя после такого выступления, он поспешно произнес.
— Линор — это Кристина.
— Как? — я чуть со стула не упала.
— Вот, блин, — выругался Герасимов.
— Видите, жизнь полна разных сюрпризов, — необычайно радуясь произведенному впечатлению, сказал Амелин. — И, как правило, не очень приятных.
— Я не знал, что это баба, — как-то странно попытался оправдаться Герасимов.
— Что? — большего тормоза я не встречала. — Ты думал, что переписываешься с парнем по имени Линор? Герасимов!
— Отвали.
И тут меня осенила догадка:
— Это значит, что Линор есть в друзьях и у Петрова, и у Сёминой, и у Маркова?
— Именно, — подтвердил Амелин.
Мы с Герасимовым какое-то время задумчиво пялились в экран. Каждый вспоминал историю своей переписки. Амелин же, облокотившись о комод с книгами, выжидающе смотрел на нас.
— А ты про себя-то хоть знаешь? Какого хрена она тебя туда приплела? — первым подал голос Герасимов.
Но Амелин лишь равнодушно пожал плечами:
— Я знаю только то, что ничего не знаю.
— Так, — сказала я. — Мне нужно срочно домой, читать переписку с Линор за последние два года, а ты Герасимов иди свою читай. Я сейчас всем позвоню и напишу про это.
И сразу после этих моих слов раздалась громкая пронзительная трель дверного звонка. Мы вздрогнули от неожиданности, а Амелин тут же подскочил, выбежал из комнаты и крепко закрыл за собой дверь. Из коридора послышался высокий женский голос.
— Чего у тебя там?
— У меня люди, — сказал Амелин. — Иди к себе.
— Но я хочу посмотреть.
— Я же попросил!
— Тебе жалко? Ну, хоть одним глазком.
— Всё. Иди!
Через полминуты Амелин вернулся.
— Вам пора, — сказал он торопливо.
Упрашивать не стоило. Не говоря ни слова, тихо выбрались в коридор, молча оделись, а когда уже были на пороге, дверь ближайшей комнаты приоткрылась, и в образовавшейся щели показался любопытный женский глаз. Мы быстро попрощались, обменялись на всякий случай телефонами и поскорее свалили.
— Такой козел! — сказал Герасимов, как только мы вышли из подъезда, с недоуменным осуждением качая головой. — В саду вроде нормальный был, стеснительный даже.