Я специально пришла к её подъезду раньше, села на спинку лавочки и стала ждать. Пустое созерцательное бездействие. Под ногами колотый лёд и пенистая жижа от соли на асфальте, чуть выше — колючая проволока занесенных кустов, а над самой головой, на фоне равнодушного молочного неба, такие же уродливые ветви деревьев и нависающий прямоугольник Настиного дома.
Очень реалистичные и объемные декорации. Между ними едва различимое движение — безликие фигуры ничего не значащих прохожих. Ни дождика, ни снега, ни пасмурного ветра — всё как обычно. Просто жизнь. Я вне её и одновременно внутри.
Настя вышла, села рядом и взяла меня за руку. На ней были длинные перчатки без пальцев, а ногти покрыты черным лаком, как у ведьмы.
— Они все ненавидят нас.
— Ну, и что с того? Ты что, не знаешь, что Интернет — это самая большая помойка в мире?
— Но они говорят, что мы плохие и должны умереть.
— Какое тебе вообще до этого дело? Кто эти люди? Ты ценишь их мнение?
— Я стараюсь прислушиваться ко всем.
— Чушь какая! Все не могут быть правы.
— Но все и не могут ошибаться.
— Очень даже могут. И вообще, делай всё наоборот, они говорят — сдохни, а ты живи! Назло.
— Но Тоня, я чувствую, что с нами что-то не так, я не могу объяснить, что именно, но где-то в глубине души у меня очень неспокойно, тревожно.
— Пойдем, выпьем кофе, — я должна была подготовить её к рассказу про Амелина и Линор.
— Нет спасибо, я не хочу. Не могу. Нет.
— У меня есть деньги, — твердо сказала я, и Сёмина тут же согласилась.
Мы взяли по большущей чашке кофе и сели за столиком в кафе в самом темном углу, за колонной, точно намерено от чего-то прячась.
После третьего же глотка я подумала, что может быть не всё так уж и плохо, как выглядело сорок минут назад. Может, просто стоило посмотреть на ситуацию под другим углом?
— Всё, что с нами случилось, — несправедливо и жестоко.
Настя неуверенно кивнула.
— И кто в этом виноват? Правильно. Кристина. Это же очень нечестно втянуть в свою игру тех, кто в отличие от неё, хоть как-то борется со своими проблемами, пусть даже и жалуется иногда. Нет ничего проще, чем сказать, вот, мол, я устала, всё кругом плохо, все козлы, я не справляюсь с этим. Ладно, фиг, пусть не справляется, но не нужно трогать других. А то вечно у них кто-то должен быть виноват.
Неожиданно всё, к чему я пришла, изучив переписку, выплеснулось на Сёмину. Линор, Кристина в ролике и Кристина в школе — три совершенно разных человека. Может, этот идиот Амелин нас обманул? Такой способен. Или это Якушин рассказывал о какой-то другой Кристине? Я вконец запуталась.
— Я понятно говорю?
Настя просто сидела, слушала и хлопала накрашенными ресницами.
— Частично, — неуверенно сказала она.
— Ты вообще можешь разозлиться или нет? Можешь задаться вопросом: «какого черта»? — я требовательно дернула её за рукав.
Однако тихая, расслабляющая музыка в кафе никак этому не способствовала.
— Не уверена, — точно извиняясь, пролепетала Настя. — Обычно я злюсь только на саму себя. Потому что я глупая и ужасная.
Она обняла ладонями чашку и горестно ссутулилась.
— Ясно. Самобичевание и всё такое. Только тогда больше, пожалуйста, не звони мне. Нравится себя пинать? Замечательно. Я в этом не участвую. Может, тебя родители мало ругали в детстве и сейчас тебе этого не хватает?
— Значит, и ты думаешь, что я немного недоделанная? — её пухлая нижняя губа непроизвольно выпятилась вперед, точно у ребенка.
— Кроме тебя самой никто так не думает, — мне не нравилось поощрять такие разговоры. — А хочешь, чтобы я так считала?
— Совсем нет. Просто кругом очень много всего хорошего и красивого, а я не такая.
— Где это ты увидела хорошее?
— Вот, ты, например.
К счастью, отвечать мне не пришлось, потому что как раз в этот момент позвонил Петров. Он был не на шутку встревожен.
— Тут какая-то хрень происходит. Статейка ни о чем, но народ ведется. Теперь все репостят мерзкий бред о том, что мы чуть ли не убийцы. Мне на стену посыпалась такая дрянь, что в пору удаляться.