Стос сразу понял в чем тут дело. Для Ольхон это был, пожалуй, первый, по настоящему большой, успех. До этого они хотя и выступали в клубах с часовыми программами, всё-таки были одними из многих артистов, приехавших в клуб, а сегодня, что ни говори, именно они были гвоздём программы и это уже другие исполнители заполняли перерывы. Их выступление прошло на ура и они отыграли лишних полтора часа только потому, что публика просто не отпускала их со сцены.
Поэтому девушке, очень смущенной вниманием стольких людей, срочно потребовалась широкая ширма, за которой она смогла бы спрятаться от своих почитателей и Стос подходил для этого, как нельзя лучше. Прекрасно понимая, что родной сын на него не окрысится, он крепко прижал девушку и, склонившись к ней головой, повёл в служебное помещение клуба. Оба здоровенных парня, нанятые Изей, тотчас отсекли от них всех других типов, стремившихся пообщаться с новой звездой.
Как только они вошли в небольшую комнату, служившую гримерной, Ольхон тотчас отпрыгнула от него, словно кошка от ежа, и, смущённо сопя, опустила голову. Стос демонстративно стал лицом к двери, давая девушке переодеться и чуть не получил за это по лбу, так как дверь стремительно распахнулась. В гримёрку влетел Генка с напряженной физиономией, но, увидев, что его отец стоит перед ним с насмешливой улыбкой на лице, а за его спиной голая девушка торопливо натягивает на себя топик, тоже широко заулыбался и степенно удалился.
Вскоре он вернулся вместе с Изей и вид у обоих был очень довольный. Генка держал в руках две бутылки шампанского и несколько бокалов, а менеджер "Здыма" обнимал огромную охапку цветов. Стос, заложив руки за спину, рассматривал плакаты, наклеенные на стену, а Ольхон, уже одетая в свой чёрный, шелковый тоненький топик и потрёпанные джинсы, обессилено откинулась на диванчик, на котором грудой лежали её меховые сценические костюмы из норки, песца, соболя и даже белых горностаев с чёрными хвостиками.
Изя подошел к певице, вывалил на неё все букеты и тотчас принялся потрошить их на предмет визиток и всяческих других вложений, среди которых попадались даже стодолларовые купюры. Шоколадки он отдавал девушке, а визитки и баксы складывал в свой здоровенный бумажник. Впрочем, Ольхон куда больше интересовали шоколадки, чем цветы. Ещё через четверть часа в гримёрку, весело гогоча и подшучивая друг над другом, подтянулись все остальные члены группы и Стос решил, что настало время сделать Лулуаной приятное. Достав из кармана брюк футляр размером с готовальню, он сказал:
— Оля, у меня есть одна очень близкая знакомая, которую зовут Лулу. Так вот, имей эта дамочка такую возможность, она бы сейчас кипятком писала от восторга. Лулу очень нравится, как ты поешь и она попросила меня передать тебе свой подарок. Надеюсь, он подойдет по цвету к той каменюке, которую нацепил на твой пупок Резина и на большой сцене ты будешь выглядеть в нём настоящей королевой цифрового рока.
Широко улыбаясь, он раскрыл футляр и достал из него шикарное колье из больших сапфиров, обсыпанных бриллиантами, за которое отвалил недавно целых двести пятьдесят штук баксов. Ольхон, наполовину засыпанная цветами и уставшая за эту ночь, словно ездовая собака, так и замерла с надкусанной плиткой шоколада в руках. Стос, отдав футляр сыну, поднял колье за два конца и покачал им в воздухе, приманивая к себе певицу. Та, поняв, что это не шутка, завизжала столь пронзительно, что её, вероятно, можно было услышать аж за кольцевой дорогой. Вызвав цветочный взрыв, она вскочила с дивана и бросилась к нему.
Как только роскошный подарок Лулу занял свое место на смуглой шейке Ольхон, та, расталкивая своих друзей, бросилась к зеркалу. Сапфир, который блестел на её смуглом животе между голубыми джинсами и черным топиком, действительно хорошо гармонировал по цвету с колье, но, похоже, нуждался в немедленном апгрейте крошечными бриллиантами по окружности. Стянув топик с верха своей пышной груди пониже и подтянув его край повыше от джинсов, полностью обнажая свой смуглый, слегка выпуклый прелестный животик, она с радостной улыбкой на лице тотчас повернулась к музыкантам.
Те дружно заулюлюкали, засвистали, принялись открывать бутылки с шампанским и разливать его по бокалам. При этом едва ли не большая часть вина была вылита на Ольхон, отчего её красивые груди, стиснутые тонкой тканью, оказались практически выставленными напоказ, но девушку это нисколько не смутило. Выпив полбокала шампанского, она сунула его кому-то в руку и снова запрыгнула на Стоса со своими поцелуями. Резина, взяв в руки футляр, громко прочитал надпись, выгравированную на узкой золотой полоске, врезанной в него:
— Самой лучшей певице Ольхон от её поклонницы Лулуаной Торол. — Ничего не поняв, он спросил — Слышишь, Стос, а кто это такая, Лулуаной Торол? Что-то я никогда не слышал от тебя ни о какой такой Лулу. Ты бы хоть познакомил нас с ней.
Сгрузив Ольхон, которой слишком уж понравилось виснуть на нём, на руки сына, Стос оправил на себе рубаху и потрепал по вихрам его и, похоже, свою невестку. Уж больно подозрительно нежна была с Резиной эта красотка. Подумав, что нянчить раскосого чернявого внука будет довольно занятно, он обнял за плечо Изю и они, глядя, как эта крепкая девица радостно мурлычет на руках у Генки, весело и по-доброму расхохотались.
Полчаса спустя они уже выходили из клуба, но пройти сразу к своим машинам не смогли, прочно завязнув в толпе поклонников Ольхон. Изя и Резина и тут оказались на высоте и девушка стала раздавать им свои большие фотопортреты, распечатанные на цветном принтере, широко и размашисто надписывая их чёрным маркером короткой фразой: — "От Ольхон". У очень многих её поклонников тотчас вытягивались от удивления физиономии, начинали масляно блестеть глазки и даже течь слюнки, как только они получали постер, ведь певица была сфотографирована во весь рост как раз в своем самом эротичном наряде во время исполнения весьма рискованного, с точки зрения морали, танцевального па с задиранием ноги под самый потолок и они могли воочию лицезреть слегка поблёскивающие золотые серёжки, слегка видневшиеся в густой тени.
Широкоплечие парни-культуристы и здесь не давали никому приблизиться к Ольхон ближе, чем на три метра и угрожающе поигрывали своей мускулатурой, затянутой в одинаковые синие тенниски. Помимо того, что оба культуриста были довольны своей зарплатой, Изя не скупился на такие вещи, им ещё и очень нравилось находиться рядом с будущей звездой. Стоя рядом с одним из этих амбалов и решительно отталкивая в сторону от юной певицы какого-то наиболее восторженного типа из числа новых русских, пытавшегося прорваться к девушке сквозь все заслоны Стос толкнул парня кулаком в бок и негромко спросил:
— А, что, Колёк, слабо будет тебе и Костяну выйти на сцену вместе с Ольхон в чёрных кожаных плавках с золотыми звёздочками и поиграть мускулами, как на подиуме? Один ведь хрен где её охранять от этих охламонов. К тому же тогда Изя будет вам платить ещё и как за бэк-вокал или подтанцовки. Зато рядом с вами эта забайкальская тигра будет выглядеть куда круче, чем сейчас. Вам ведь, кажется, не привыкать выступать на публике, да, и потребуется от вас не вихлять задницами, а играть своей мускулатурой, олицетворять, так сказать, союз меча и орала.
Ольхон снова поразила его своим тонким слухом. Надписывая свой очередной портрет, она, внезапно, повернулась к нему и с веселой улыбкой огрызнулась:
— Стос, я, вроде бы, ещё ни на кого сегодня не орала, а на счёт силового дуэта мне в пару, ты это здорово придумал. Думаю, что Резине это тоже понравится.
Наконец, выбравшись из толпы почитателей пения Ольхон, они расселись по машинам. Аппаратура давно уже была погружена в большой синий "Форд Транспортер", в который сели оба качка и саксофонист. Кубинец Эдуардо Диас временно жил в их студии. Генка сел за руль своей красной "Мазды", а счастливая и очень довольная Ольхон уселась рядом с ним, поглаживая колье, вызвавшее в эти рассветные часы столько удивлённых взглядов. Остальные музыканты забрались в уютную "люминьку", а Изя сел в джип к Стосу, который тоже вызывал множество восхищённых возгласов публики.