- Спасибо, - едва слышно прошептал Еми и закрыл глаза, опускаясь обратно на кушетку. Его лицо выражало полное безразличие ко всему, как будто всё уже было кончено.
«Он что-то знает, он что-то понял», - подумал вдруг Йойки.
- А можно нам пройти к ней в палату? – спросил Йойки.
Доктор задумчиво кивнул:
- Да, пожалуй, вреда от этого не будет. Вы можете пройти. Только не все сразу.
Йойки оглянулся на Тио, Клауса и Кима. Он как будто забыл об их существовании.
- Уже поздно, - сказал Йойки, взглянув на часы. – Будет лучше, если вы поедете домой.
- А ты? – прошептала Тио.
- Я останусь здесь. С Еми.
- Тогда я тоже останусь!
- Нет, не стоит, - Йойки коснулся её руки. – Поезжай домой и отдохни. У тебя сегодня был трудный день. Жаль, что он закончился совсем не так, как мы хотели.
Тио порывисто обняла его. Они стояли так какое-то время, не говоря друг другу ни слова, а потом Йойки обратился к Киму:
- Полагаюсь на тебя. Проводи Тио домой.
- Да, конечно, - он кивнул в ответ. – Береги себя, Йойки. И держи нас в курсе событий.
Йойки тоже кивнул, и все разногласия между ними были стёрты.
Йойки проводил друзей взглядом и посмотрел на Еми, который лишь бормотал что-то как полоумный, и Йойки различил только два слова: «возраст ноль».
За окнами было темно. Йойки подумал, что им предстоит долгая ночь.
*
Держать все переживания при себе, никому не показывать истинных чувств, быть спокойным и сдержанным. Таким всегда был Йойки. Спокойным и рассудительным, «смышлёным мальчиком», как говорили учителя, одобрительно качая головами. Однако Йойки всегда чувствовал, что учителям он не по душе. Они больше любили шумных, драчливых мальчишек, а таких тихих, как Йойки считали странными, просто «умными». Все его странности приписывали рисованию – тот, кто так много рисует, всегда погружён в собственный мир, и для других представляется тихим замкнутым одиночкой.
Йойки казалось, что он всегда был таким. Он и не пытался быть другим. Не пытался подражать уверенному в себе Киму, громкоголосому и смешливому. Он был собой. Йойки – это мальчик, неплохо успевающий по всем предметам и не умеющий писать письма, с тихим голосом и хорошими манерами, любящий заботиться о других, с тонкими пальцами и неопрятными манжетами, испачканными в краске, с задумчивым взглядом и яркими снами, с мечтами, скрытыми от других, и вечным стремлением стать сильнее ради тех, кого он любит. Йойки такой. И он никогда не хотел измениться.
Входя в палату к Юке, Йойки почему-то вспомнил вопрос, который ему задала Тио когда-то давно: «Ты всегда полон веры и надежды. Интересно, ты всегда был таким?». Тогда Йойки не знал ответа на этот вопрос. В то время он ещё мало задумывался о том, кто он, какой он на самом деле. А сегодня Йойки ответил бы: «Нет, я был таким не всегда. Так вышло, что кто-то когда-то давно научил меня верить».
А ещё Йойки вспомнил фотографии. Тио говорила, что он не найдёт свои старые детские снимки, потому что их просто нет. Что она тоже пыталась и ничего не вышло. Йойки тогда всё-таки проверил её слова, и действительно – никаких фотографий не было.
Почему-то всё это вспомнилось ему именно сейчас, когда он переступил порог палаты, где лежала Юка.
Юка была бледной и осунувшейся. Тонкие руки безжизненно лежали вдоль тела. Под глазами пролегли тени. Она казалась совсем маленькой и беспомощной. А Йойки только смотрел на неё, и ему хотелось кричать: «Забери мою жизнь, забери мою силу, забери воздух, которым я дышу, но только живи, прошу тебя, живи». Но он не мог всего этого произнести. Отчасти потому, что привык держать чувства в себе, а отчасти потому, что это чувство пугало его, и Йойки не знал, откуда оно взялось.
Плечи Еми задрожали, казалось, он сейчас заплачет. Неловко пропуская друг друга вперёд, они сели рядом с кроватью девушки.
- Она кажется такой слабой, - выдохнул Еми. – Я так привык видеть её жизнерадостной и сильной, что сейчас мне кажется, что это не она, а кто-то другой лежит на этой постели.
- Ты ведь что-то знаешь, да? – Йойки впился взглядом в лицо Еми, пытаясь поймать его взгляд. – Слова доктора тебя просто убили. Ты понял что-то, да? Прошу, скажи мне!
Еми посмотрел на Йойки и невесело усмехнулся:
- Кажется, ты начинаешь врубаться, что к чему, парень, - сказал он. – Я скажу тебе кое-что. Знаешь, Юка не совсем такая, как мы с тобой. Она устроена по-другому. Она незримо отличается от нас, но отличается. Не потому, что она женщина, а мы мужчины. Дело в другом, совсем в другом. Тебе, возможно, сложно будет это понять, но там, откуда Юка пришла, совсем другой воздух. Её лёгкие не приспособлены к этому воздуху, нашему воздуху. Здесь Юка становится в тысячу раз уязвимее, понимаешь? А те лекарства, которыми её здесь будут пичкать, не дадут ровным счётом ничего. Просто потому, что она другая. И та среда, в которой она сейчас находится, враждебна для неё. Юка может не справиться, понимаешь? – его голос дрогнул, и Йойки почувствовал, как холодеют кончики пальцев. Да, он понимал.
- Но что же делать? – спросил Йойки.
Еми покачал головой.
- А что мы можем сделать? Остаётся только надеяться, что она справится. Она очень сильная девочка. Она ведь никогда не сдаётся. И если она уже проделала такой путь ради тебя, она уже не остановится сейчас. Надеюсь, что не остановится.
- Погоди-ка. Что ты имеешь в виду? Какой путь она проделала и почему ради меня?!
Еми бросил на Йойки неодобрительный взгляд.
- Нет, ну надо же быть таким тормозом! Даже последний кретин уже давно всё вспомнил бы! Тем более, Юка так старалась…
- Ты что, не можешь нормально объяснить?! – вспылил Йойки. Ему уже с трудом удавалось удерживать себя в руках. Сердце колотилось, в горле пересохло, а в висках что-то стучало, отдавалось горячей пульсацией.
- Не могу, - ответил Еми мрачно. – Придётся тебе самому дотумкать. Только советую поторопиться. Если Юка погибнет, мы уже ничего не сможем вернуть назад.
Погибнет. Погибнет. Погибнет.
Страшное слово превратилось в эхо и отдавалось у Йойки в ушах сотни раз. Он зажмурил глаза и закрыл голову руками, и снова перед глазами всё поплыло, как несколько часов назад в машине. Он видел незнакомые лица, которые тут же стирались и исчезали, словно пятна смазанной краски. Он слышал чьи-то голоса и чей-то смех, и среди них пробивался и голос Юки и обрывки каких-то фраз.
Разувайся, Йойки! Это так здорово!
Ты говоришь совсем как взрослый.
Просто закрой глаза и чувствуй сердцем.
Это было похоже на слова из старой знакомой песни, услышанной когда-то давно и почти забытой. Голова раскалывалась, а руки дрожали мелкой дрожью. Откуда-то из груди поднималась волна тупой горячей боли.
Внезапный резкий звук вырвал Йойки из забытья. Позднее, посмотрев на часы, он обнаружил, что просидел в таком состоянии почти час. Источник звука был за окном – словно кто-то бил крыльями по стеклу.
- Тихаро! – догадался Йойки, вскакивая с места, чтобы открыть раму.
Во всей этой беспокойной суматохе они совсем забыли про птицу Юки, а ведь та наверняка волновалась за свою хозяйку.
- Как же ты нашла нас? Бедняжка, ты ведь совсем замёрзла! – восклицал Йойки.
Вместе с потоком ледяного воздуха Тихаро влетела в палату и сразу уселась у изголовья кровати Юки.
- Надеюсь, медсёстры не заметят тебя, - вздохнул Еми. – Думаю, в больницах не очень почитают птичек вроде тебя.
И снова время потекло вязкой жижей. Еми дремал в кресле, больничные звуки стихли. За окном неистовствовала метель.
Было уже за полночь, когда состояние Юки резко ухудшилось. У неё поднялся сильный жар, а дыхание стало хриплым и вырывалось из груди с жутким звуком чего-то рвущегося. Так рвётся бумага или ткань. Так обрывается жизнь. Казалось, что каждый вдох причиняет ей невыносимую боль.
Несколько часов около её постели крутились медсёстры и врач. Они делали уколы, что-то измеряли и только качали головами, а лица их были серьёзны. В тот момент Йойки осознал, что Еми был прав, и вся эта медицина бессильна перед тем, что происходит с Юкой. Она умирает.