Не достается нам многого. И нет ничего особенного в русском мужике. Бывают нации гораздо более воинственные, беспощадные ко всем и вся, неспособные вовремя остановиться, идти у судьбы в поводу. Но сколь удивительно, как мы - русские умеем мучить сами себя.
В моем народе до сих пор живет беззаветная вера в мудрого батюшку царя. Царь в народе дураком не бывает. Сама поговорка "Без царя в голове", жалует верховной власти такую великую дань, какой одна земля наша достойна. Заключена в поговорке той нерушимая вера в абстрактную правду, что гораздо больше и значимей твоей жизни. И все мы перед царем Ивашки, Петьки, Тришки до сих пор.
Со времен революции и до самых семидесятых прокатился двадцатый век по России огненным колесом. Выжег кровавые борозды такой глубины, что кажется, зарастут они только с приходом на эти земли людей новых.
В маленький Н-ск, застрявший глубоко в недрах сибирской тайги прибыл первый советский инженер. Чуда такого в городке том доселе не видывали, потому отнеслись к нему настороженно с веской долей уважения.
Партийные власти не мешкая выдали новоприбывшим ключи от пустого дома в самом центре города. Новый директор фабрики при своей молодости обладал уж изрядной семьей из четырех душ: женой, двумя девочками погодками и мальчиком двенадцати лет. Старшой его не по годам долговяз, черен волосами, задумчив и увлечен чтением.
А дело требовалось поднять немалое. С самой гражданской войны, когда барон Ургант (в народе Черный Барон) отступал с казаками через Н-ск в сторону Монголии, остался в полной разрухе городской стекольный завод. Единственное промышленное предприятие и дикая безработица на сто верст кругу.
Пшеница росла в подтаежных местах плохо, а картошку держали только для себя. Везти ее через Уральский хребет экономии не было никакой. Сельского хозяйства немаэ, а жить надо. Вот и решили власти поднять старый завод. Специалистов выписали с самой Москвы, Питера и еще Бог знает откуда.
Компания подобралась веселая. Бухгалтер из городских бывших интеллигентов, технолог из бывше крестьян сельских да перекованных в технические кадры. Всего человек пятнадцать, а к ним и комиссар из области, лихой с наганом на боку весь в черной коже.
Молодые за дело взялись с жаром. Принявшись по весне, уже к концу лета стал завод выдавать дефицитные зеленые поллитровки, темные семьсотграмовки и еще много что из стеклянных емкостей разного хитрого масштаба.
Потекли подводы с упакованной в соломе посудой на запад. Взамен в город пришла потребкооперация. Сдвинулся с мертвой точки процесс, раздобрел щеками пролетариат, покупали пуховые платки фабричные девки. Главное, дымили в две смены трубы, и жить стало на рубль веселей.
Но с осенью выяснилась одна досада. Отрезала непогодь городок от мира внешнего до самой весны. Снег в тот год выпал в тайге по два метра. Не то ,что с обозом перевал перейти, не пробиться конным верхом. Ели бы не налаженная загодя линия телеграфа, не осталось бы у них никакой связи с внешним миром.
Молодая заводская интеллигенция духом падать приучена не была. Быстро договорились с областью сделать большой новый склад, перейти на односменку, а высвободившемуся персоналу готовить к запуску второй цех. Имелся партийный план к лету объем продукции увеличить в два с половиной раза.
Деньги в местный банк завезли загодя. Отрезанные так же, как и сам городок окрестные деревушки поставляли за них на рынок и масло, и хлебушек, и молочко, и чего покрепче для души. Словом идиллия, если бы не секретная разнарядка по линии ОГПУ. А в ней - сколько голов общим количеством, сколько вшивой интеллигенции, пособников кулаков, и вредителей в пролетарском перерожденческом обличии.
Заработали чрезвычайные тройки. Шлепали печати весело, в основном по пятьдесят восьмой, только вошли в раж, а тут новая несвязуха. Выяснилось, что маленькая городская тюрьма битком уже к ноябрю. А что делать следующие пять месяцев?!