Послали запрос в область и нарвались на такое... Словом, тех, кому давали десятку без права переписки, довозили до последнего лесного тупика. Там пулю в голову, а тело в снег. Начальство решило, что летом рассосется проблема самостоятельно. Да где там!
В городке душ - по пальцам не пересчитаешь, но каждый пятый в родственниках наверняка. Уже к декабрю о той лесной опушке, и что значит в действии "десять лет без права переписки", ведали даже глухие бабки.
А сколько драм людских выходило. То племянник дядьку в обоз, то брат жену брата. И все знают, что жизни им до опушки, и как на грех вредительства не хватает, не черных контрреволюционных сил. Все же свои!
На новом стекольном заводе технологический процесс отлажен до болтика и технологи не в чести. Потом выяснилось, что и по финансам особой потребности в специалистах нет, потом и кладовщиков, и учетчиков. Интеллигенция шла в опушку первее всех по особой разнарядке.
У самого директора кабинет размещался на самом третьем этаже. Окна громадные из собственного стекла. У бывшего, дореволюционного заводского хозяина имелась гордость, чтобы стекла такой величины. И вот сам директор, на виду у всего города в освещенных окнах в полный рост, будто штангенциркуль каждый вечер шагами из угла в угол.
А не смерти боялся он. Нашел на директора бзык, будто все и интеллигенция, и рабочий класс на него думают, что он своих подчиненных в ОГПУ сдает. Ведь вокруг каждого второго загребли. Кто в тюрьме, а кто уж под снегом. И с кем чай пивали и водку, поднимали завод, запускали станки, давно их нет. А главного начальника не берут как назло. Уже и в глаза человеческие не посмотреть без стыда. Чужой взгляд, словно клеймо тавровое на телячьей шкуре.
Под хмельное директор про эту несуразность говорил открыто, почти требовал от властей исполнения разнарядки. И оставшихся друзей, и жену, и даже начальника ОГПУ просвещать пробовал. А не берут! На детей своих кричал криком, доказывал им, что с подлецами их отец не водился отродясь. Те жмутся, глазенки слез полные. Двинулся человек на почве излишней щепетильности.
И вот однажды вечером, уже весна в разгаре была, такой пошел грохот стекольный на всю округу. Он разбегом с третьего этажа вместе с оконным стеклом вышел на волю. Сразу насмерть, не утерпел человек даже намека на позор.
Следующей ночью к директорской жене пожаловал новый начальник ОГПУ. Старый их командир к тому времени по пятьдесят восьмой на опушке лежал, а этот выбился наперед из замов. Пьяный начальник вдрызг и мычит, что ему разнарядка из области на директора уже имелась, чтобы в двое суток, да не успели. Чутка интеллигент крысятников опередил.
Областное начальство самоубийство представило как производственный подвиг. Мол сгорел человек на работе, упал вниз от непереносимой усталости и перенапряжения социалистического труда. Положительные примеры для подрастающих пионеров нужны. Орден директору присвоили посмертно. Шумиха горнами и стягами в областной прессе. Одно время думали, что случай тот потянет на долгожданное вредительство и происки буржуазных врагов. Но директор один в кабинете в тот час находился, стекла такие - витрина, а не кабинет. Начальство у всего города на виду...
Вдова собрала детей и уехала в область подальше от роковой черты. Повезло им, еще бы пару дней и в отпрыски врагов народа. А год уж сороковой. В войну от голода в интернатах не только дети, дохли и мыши.
Повезло нам с родителями. Случайность, а повезло. Но странная цепочка вилась на опушке той. И долго ей отмерено длиться иль коротко? Дотягивается и до сегодняшних времен. Сначала первые лишних, затем вторые первых, а живы лишь отчаянные счастливцы, да подлецы. Повезло нам с родителями. Случайность, а повезло.