«Значит, бедняга Бигги пришел оттуда, — с досадой подумал Дэн. — Опять рассказывал свою историю. Опять над ним смеялись. И смеются… Но почему, почему он не может молчать?» В таверне громко расхохотались. «Ну да, так оно и есть». Смех растворился в напряженном сознании Дэна так же, как шумное дыханье Малыша. Теперь звук казался совсем близким. Еще потявкивали кое-где хиссуны, шмыгали там и сям здоровенные хриссы, но ошибиться было невозможно — Дэн слышал голос, и этот голос, низкий и в то же время невероятно сладостный для слуха, принадлежал женщине! «Около лонги, — определил расстояние Дэн, — скорее всего в Доме Стражи». Болела голова. Унрит почувствовал, что ночная «прогулка» утомила его. Уже не хватало сил, лоб покрылся холодным потом, онемели сжатые в кулаки пальцы. И все-таки он упрямо «двигался» вперед.
Похоже, женщина разговаривала сама с собой. Слов было не разобрать, но Дэн, знавший чуть ли не все голоса Унры наизусть, не сомневался, что этот голос он встречает впервые. Более того: женщина никогда доселе в Унре не жила. «Скорее всего приплыла вчера на торговом кумароне с кем-либо из перекупщиков», — подумал Дэн. Он вслушивался из последних сил, и ему начало казаться, что он разбирает незнакомые слова, слышит, как женщина скидывает сотканное из невероятно тонкой ткани платье. Он уже не понимал, то ли он спит, то ли слышит все это наяву. Вдруг женщина отчаянно взвизгнула, и острая боль (слишком громко) пронзила мозг Дэна. «Хрисса», — догадался унрит. Потом все стихло. Женщина легла спать. «Должно быть, красивая», — решил Дэн. Он еще наслаждался воспоминаниями. Он еще прислушивался. Еще надеялся услышать хоть одно слово. Но ровное дыхание женщины говорило, что она крепко спит.
Болела голова. «Если бы в Унре знали, как я могу слышать, — с горечью подумал Дэн и тут же усмехнулся собственной мысли, — они боялись бы меня больше, чем магрутов». Впрочем, нос в чужие дела Дэн не совал. Не стоили эти дела той жуткой боли, которая раскалывала сейчас его череп.
Но голос — да, да, да!
Ожидание становилось бессмысленным. Женщина спала, слегка постанывая во сне. «Что-то ее тревожит», — решил Дэн. Все нарастающая боль мешала слушать, и унрит медленно, словно боясь расплескать переполнявшие его звуки, двинулся назад. Мимо рычащих над своими боевыми снами тагов, мимо таверны старого Игла и шума моря к сосредоточенному сопению стоящего на страже малыша. «Пора», — решил наконец Дэн. Он открыл глаза, и в тот момент, когда яркий огонь факела заплясал в его глазах, чей-то хриплый, противный, каркающий голос сказал:
— А ведь нехорошо подслушивать, Дэн. Оч-чень нехорошо!
«Что он сказал? Ага! „Подслушивать“. И с нажимом „Оч-чень“. „Оч-чень, Дэн“. Или моего имени тот, с каркающим голосом, не упоминал?» Дэн вытер пот со лба и тут только заметил настороженный взгляд Малыша.
— Возьми, — Бигги протянул унриту меч. — Жаль. Я так хотел поймать хотя бы одного магри, — с сожалением сказал он.
— Зачем? — равнодушно спросил Дэн. Он был слишком занят происшедшим, чтобы поддерживать разговор.
— Подсунуть старому Иглу. Э, да ты не слушаешь? Что произошло?
«Да, но как он сказал?! Прямо в голове. И откуда он знает меня? — Дэн поморщился. В ушах звенело. — Ему не понравилось, что я слышал ее голос. И он дал мне это понять. Кто он такой?»
— Дэн! — Бигги казался невероятно далеким. — Очнись, Дэн!
По темно-зеленому, почти черному небу скользила в сторону Магра огромная тень… И хотя полминты спустя стало ясно, что это всего-навсего причудливой формы облако, унрит ощутил, что сердце его переполняет не одно, а сразу два чувства: любви и страха.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
ИР 3991. 10-Й ДЕНЬ РИЗИОНА
«Фу!» — поморщился Дэн.
— Вчера поймали, — хвастливо сказал толстый унрит с кривым хорсутским мечом поперек живота. Пальцы его лоснились от жира, по опухшей физиономии струился пот. Имени его Дэн не помнил. Да и ни к чему.
— Ну и мерзость, — сказал Дэн.
— Может, кто и купит, — сказал унрит.
— Только не я.
Толстяк улыбнулся.
— Их было несколько, — сказал он. — У ворот…
Дэн не слушал. Он с интересом наблюдал, как из маленькой, с кулак, головки высунулся длинный — мина в два — язык. Магрут был голоден. Его тупые, непрерывно вращающиеся глазки искали добычу. Язык пролез сквозь прутья клетки и обхватил ногу толстяка.