Конечно же, мы это сделали, чтобы нас не затоптали слоны. Потому что к этому моменту мы уже всё про них поняли. Мамины и папины слоны происходят не из Индии, они не могут научиться сидеть у тебя на коленях, решать кроссворды, стоять на передних ногах и вилять хвостом. У мамы с папой — слоны африканские, они ни с того ни с сего могут отправиться куда глаза глядят, и с ними вполне можно быть в дружеских отношениях, но на них никогда нельзя будет полностью положиться. Поэтому мы решили жить в вагончиках, чтобы быть подальше от слонов, на случай, если им вновь придёт в голову отправиться в путь.
Наверное, я представлял себе, что так дальше и будет — мы с Тильте будем жить в своих вагончиках, но поблизости друг от друга. Хотя я уже давно понимал, что раньше или позже она уедет. Но когда это случилось, для меня это оказалось страшнее, чем я предполагал.
Тут я в полной мере прочувствовал одиночество.
Мне очень жаль, что под конец я вынужден говорить о грустном. Но это важно.
Конечно же, я был знаком с одиночеством, наверное, всегда был знаком, мне кажется, что оно сопровождает меня всю жизнь.
Не знаю, как чувствуете одиночество вы, может быть, каждый ощущает его по-своему. Мама когда-то рассказывала мне, что для неё одиночество всегда сопровождается темой «Солитудевай», хотя это их с отцом мелодия и связана она с любовью. Для меня одиночество — это какой-то человек. У него нет лица, но, когда он появляется, мне кажется, он садится рядом со мной, или позади меня, и случиться это может в любой момент, вокруг меня могут быть люди, я даже могу быть с Конни.
С Конни мы снова встречаемся. Иногда я езжу к ней в Копенгаген, где её друзья смотрят на меня, как на неразрешимую загадку, они не могут понять, что Конни во мне нашла. Иногда она приезжает на Финё. Встречаясь с ней, я, как правило, чувствую себя очень счастливым.
Не знаю, есть ли у вас друг или подруга. Если нет, то хочу вам кое-что сказать. У вас обязательно кто-то появится. Весь мой пятнадцатилетний жизненный опыт говорит, что мир устроен так, что все находят любовь. Если они активно не сопротивляются этому. Так что если у вас нет друга или подруги и вы хотите, чтобы у вас кто-то появился, попытайтесь понять, где именно внутри себя вы этому активно противитесь. Эти выводы основаны на серьёзных исследованиях, предпринятых нами с Тильте.
Но даже когда я был с Конни, одиночество иногда вдруг вставало у меня за спиной. Оно ощущалось даже сильнее, чем когда-либо прежде, и я не мог понять почему. До того вечера у нас дома на кухне.
Это было в октябре, на осенних каникулах, и у нас гостила прабабушка. Тильте тоже была с нами, вместе с Якобом Бордурио. Ханс и Ашанти приехали из Копенгагена, они теперь живут вместе, в маленькой квартирке, купаются в лучах счастья, как писал поэт, даже у соседей к ним нет никаких претензий, хотя Ашанти стучит в барабаны и танцует транс-танцы, а иногда и приносит в жертву чёрного петуха на балконе.
Конни сидела рядом со мной, папа только что выкатил на тележке зажаренную целиком рыбу-тюрбо, и тут Ашанти сказала: «Я беременна, мы с Хансом ждём ребёнка».
В кухне повисла гробовая тишина, о которой я уже так много распространялся, и у всех оказалось достаточно времени, чтобы заглянуть внутрь себя, если хватило присутствия духа. Тишину нарушили лишь слова Ашанти, она сказала, что чувствует, это девочка, и она уже придумала ей имя, девочку назовут в честь нашей матери, Клара, второе имя у неё будет хорошее ветхозаветное — Навуходоносор, это считается hot stuff [34]на Гаити, и ещё у неё будет два семейных имени — Дуплезир и Финё, и ещё Ашанти сегодня почувствовала первый толчок ребёнка, это было на борту маленькой «сессны» по пути на остров, и она очень хочет отказаться от старинного гаитянского обычая называть детей слишком длинными именами, поэтому их маленькое сокровище будет носить короткое и звучное имя Клара Навуходоносор Флювия Пропелла Дуплезир Финё.
Нам на Финё, как вы знаете, к сложным именам не привыкать, и тем не менее после этого объявления наступила долгая пауза, слышно было лишь дыхание Баскера, увлёкшегося гипервентиляцией. Но потом Тильте отвела Ашанти в уголок и сказала, что это красивое имя, но, пожалуй, слишком роскошное, ребёнок может стать объектом внимания тёмных сил и чёрной магии, которые, несмотря на христианство, тайно существуют на Финё и которые могут почувствовать ревность к маленьким детям со слишком красивыми именами, так что, может быть, назвать её просто Клара Дуплезир Финё — на этом и остановились.
Я уже несколько раз обращал ваше внимание на то, что драматические события не приходят поодиночке, вот и в тот вечер, когда Тильте и Ашанти снова присоединились к нам, прабабушка откашлялась и сообщила, что хочет кое-что сказать, она, дескать, приняла решение и теперь знает, как именно хочет умереть.
Тут нам стало не по себе. Потому что в последнее время всякий раз, когда прабабушка бывала у нас в гостях, она просила меня помешивать суп из пахты, а сама осуществляла руководство из своего кресла, так что когда мы это услышали, то стали бояться самого страшного.
— Я решила, что умру с оглушительным хохотом, — сказала прабабушка, — идущим от самого сердца. Мне всегда казалось, что это лучший способ уйти из этого мира. И зачем я вам сейчас всё это рассказываю? А потому, что, думаю, никто из вас при этом присутствовать не будет. А почему вы не будете присутствовать при этом? Потому что я рассчитываю пережить вас всех, включая и маленькую Флювию Пропеллу. А почему я рассчитываю на это? Потому что я завела себе молодого и энергичного любовника. Хочу воспользоваться возможностью и представить его семейству.
Тут дверь открывается, на пороге стоит граф Рикард Три Льва со своей архилютней. Он входит в кухню и садится прабабушке на колени.
Такого мы предположить не могли, никто из нас — даже Тильте. И честно говоря, проходит не меньше минуты, пока нам снова удаётся обрести самообладание и природную вежливость и заставить себя задуматься над теми вопросами, которые неизбежно возникают в такой ситуации, в первую очередь, конечно же, над вопросом, получит ли прабабушка титул.
Пока все мы пребываем в некоторой неопределённости, я смотрю на Тильте, и вижу, что смириться с этим ей нелегко, ведь место на коленях прабабушки испокон веку принадлежало ей.
Многие, включая и меня, сказали бы, что мы достигли количественного предела новостей, которые семья может вынести за один вечер. Но как только мы более или менее пришли в себя, отец говорит:
— Я решил отказаться от должности священника. Мама — от места органиста. Мы собираемся совершить паломничество. Начнётся оно в Вене. У Кнайзе и ещё некоторых знаменитых кондитеров. Когда мы вернёмся домой, ваша мама откроет небольшую фабрику. Я буду писать кулинарную книгу. О духовном приготовлении пищи.
Тут Тильте и отец смотрят друг другу в глаза. Никого из нас не может ввести в заблуждение лёгкий, шутливый тон отца. Всё это абсолютно серьёзно.
— Обещаю вам, — продолжает отец, — что в этой книге не будет ни слова о том, что Святой Дух присутствует в утиных бёдрышках.
Все мы делаем выдох. Я не случайно говорю «делаем выдох», а не «облегчённо вздыхаем». Потому что если принять во внимание африканских слонов и всё прочее, то вы понимаете, что с такими родителями, как наши, никогда нет стопроцентной гарантии.
И тут отец говорит:
— Как начёт пива?
Он неторопливо ставит перед каждым из нас поллитровую бутылку «Особого с пивоварни Финё».
Не знаю, как принято у вас дома. Может быть, вам в младенчестве наливали в бутылочку с соской ликёр из чёрной смородины, а по случаю конфирмации угощали шестидесятиградусным самогоном. Но у нас ни папа, ни мама никогда не предлагали нам с Тильте и Баскером алкоголь. И понятно почему. Потому что всякий раз, когда взрослые вытаскивают пробку или откупоривают бутылку пива, они слышат внутри себя рёв бездны, и успокаивают себя тем, что звук этот производят дети. Так что отцовское предложение имеет глубокое значение. Мы наливаем пиво, смотрим друг на друга, поднимаем бокалы и пьём, и все мы понимаем, что участвуем в тайной вечере и священном таинстве, повторявшемся много раз, как обряд причастия в церкви Финне.