— Ого! — хмыкнул Спенсер.
Как только я уселся, Тереза встала и пошла прочь. Мы со Спенсером тупо смотрели ей вслед. Когда до нас дошло, что она не вернется, мы тоже тронулись с места и прошагали два квартала до мороженицы «Строе», ни слова не сказав друг другу, пока не пересекли парковку мини-мола.[27]
— Похоже, она малость не в себе, — сказал Спенсер.
— Да уж.
По правде говоря, меня всегда поражало в ней то, что она была гораздо больше «не в себе», чем я, а это кое-что да значит.
Когда мы доели мороженое, Спенсер позвонил матери, чтобы она за ним заехала, а мне велел идти домой. Я сказал, что могу подождать, но он настаивал. Дескать, его мать не из тех женщин, с которыми можно знакомиться при случайных обстоятельствах. И я ушел.
На следующий день Джон в школе не появился, однако Спенсер с Терезой сели на свои обычные места, и мы продолжали обмениваться шутками, пикироваться и цеплять друг друга все более по-свойски.
В выходные моя мать собралась постричь траву, но вскоре, бросив газонокосилку, в панике влетела в дом, принеся на ногах несколько «желтых жилетов». Она чертыхалась и хохотала, корчась на диване, пока мы с Брентом отпаивали ее ар-си-колой, а отец извлекал жала, смазывал ранки бальзамом и увещевал ее точно таким тоном, которым он обычно разговаривал с проводками, когда мастерил стерео. Остаток утра я просидел на крыльце, слушая свирепое шипение «желтых жилетов», роившихся над ямкой на нашем газоне.
Я все еще сидел на крыльце, когда у нашей подъездной аллеи появились Фоксы: сам мистер Фокс и Барбара. Мистер Фокс был в джинсах и белой парадной рубашке, очень тесной в талии. Барбара плелась за ним в шортах. Загар у нее уже сошел, но не совсем, и воспоминание о том, как ее нога лежала на моей, отвлекло мои мысли от ее отца и от того, что мне в нем может нравиться.
— Доброе утро, Мэтти, — сказал мистер Фокс. В нем что-то изменилось. Не знаю, что именно.
Барбара выглянула из-за его плеча. Потом вяло улыбнулась.
— Вот, караулю осиное гнездо, — сообщил я, махнув рукой.
Отец открыл сетчатую дверь. Я увидел, как мать за его спиной приподнялась на локтях посмотреть, кто пришел.
Мистер Фокс явно поработал расческой. Даже на его теле волосы казались приглаженными. Глаза у него были не такие красные, как обычно, скорее даже розовые, цвета новой кожи вокруг болячки. Через несколько месяцев, подумал я, у мисс Эйр глаза, наверное, будут такими же.
— Я тут был на собрании алкоголиков, — сказал он отцу. — У меня есть поручитель, ну и все такое.
— Браво, Фил! — похвалил отец; в его голосе прозвучало радушие и облегчение.
Вздохнув, мистер Фокс потрепал меня по голове и направился в дом.
— Идешь, Барбара? — спросил он не оборачиваясь.
— Нет, — ответила она и села рядом со мной. Она пробормотала что-то еще, но я не расслышал. Что-то вроде: «Иди ты в баню!»
Когда они вошли, мистер Фокс спросил отца, нельзя ли оставить сетчатую дверь открытой. Барбара застонала и уронила голову мне на плечо. Ее черные волосы рассыпались по моей груди.
— Что, тяжело дома? — спросил я, млея от прикосновения ее щеки и волос. Она быстро выпрямилась.
— Теперь я вспомнила, почему ты мне понравился, — сказала она и погладила меня по спине. Потом пробормотала: — Тяжело у него дома. Даже не знаю, почему я еще здесь. Я ведь потому и уехала. Мне приходится выманивать его из постели, говорить, что все хорошо и что все будет хорошо, стоять у двери в ванную и сюсюкать с ним, чтобы он смог…
Она осеклась на полуслове. Я затаил дыхание, словно подслушивая взрослые разговоры о том, чего мне, может, вовсе не хотелось знать.
Из дома доносился голос мистера Фокса. Говорил, главным образом, он — путанно, бессвязно, как школьник, пересказывающий содержание книги, и ко мне вдруг незаметно подкралась грусть. Я смотрел на ос, на залитые полуденным солнцем деревья и крыши и представлял, как люди катаются по всему миру — Вьетнам, Африка, Ферндейл, — а потом снова закатываются в свой дом, как шарики в «Лабиринте»,[28] а иногда мир переворачивается, и кто-то проскальзывает из старой канавки в новую, которая может привести либо опять к началу, либо к концу, но только не к выходу. Выхода вообще нет.
— Спой мне, — попросил я.
И Барбара, которая, я вдруг это понял, даже не заметила, что я прижался коленом к ее ноге — впрочем, я и так это знал, но до того момента был слишком мал, чтобы предаваться мечтам, — сказала:
— Давай. Только ты должен мне подпевать. По типу «зов — отклик». Вот так. — И для примера она пропела: — Йе-е, йя-ха-ха-ха-ха-а-а!
Барбара слегка прочистила горло и покрутила головой.
— Это о возвращении в деревню после удачной охоты, — пояснила она и улыбнулась, но улыбка получилась вымученная, как будто Барбаре было больно.
Первые несколько раз ей приходилось меня подталкивать, когда я пропускал свою партию, но вскоре я наловчился подхватывать. Мало-помалу мы вошли в ритм. Барбара нанизывала куплет за куплетом, и они трепались на ветру, как простыни на веревках, а я шел следом и пришпиливал их припевом. Куплеты оставались неизменными, но они меня очаровали, да и ее тоже. Мы все еще сидели на ступеньках, раскачиваясь в такт мелодии, когда на нашу подъездную аллею вполз джип доктора Дорети.
Обычно доктор Дорети не заглушал мотор, высаживая Терезу. Но сегодня он его выключил и вместе с Терезой и Спенсером спрыгнул на лужайку. Я и забыл, что они должны были приехать. Мы собирались навестить в больнице Джона, а потом отправиться в «Мини-Майкс», чтобы я мог всех обойти на своем «Мустанге».
— Я хочу познакомить тебя с моим другом Спенсером, — сказал я Барбаре, кивнув на джип. Меня распирало от гордости — ведь она увидит, что у меня есть чернокожий друг, — и в то же время я стыдился этого чувства.
— Не его ли отец пишет для «Крима»?[29] — спросила она.
— А ты откуда знаешь? — удивился я, но Барбара не ответила.
Доктор размашисто зашагал прямо к нам, но на полпути Тереза оторвалась от Спенсера, ступила на газон и, согнув в коленях свои невероятно белые ноги, стала разглядывать «желтожилетников».
— Эй! — окликнул ее отец. По его лицу пробежала странная гримаса — то ли удивления, то ли страха, то ли чего-то еще — и тут же исчезла, быстро как тень.
Сидя на корточках и не обращая на него внимания, Тереза подняла глаза и самодовольно мне улыбнулась. Это самодовольство, как мне показалось, относилось к ее отцу. Я начинал пересматривать сложившееся у меня за многие годы впечатление об Объединенном фронте Дорети.
Барбара моментально умолкла и что-то пробормотала. Но на сей раз я все услышал. Она прошептала: «Вот стервоза!» И снова запела. Без моего припева ее мелодия закувыркалась в воздухе, цепляясь за сосны, а потом просто исчезла. Мистер Фокс, не переставая болтать, продвигался к выходу. Мама слезла с дивана и захромала вслед за ним, приговаривая:
— Очень приятно было увидеть вас таким, Фил. Приходите во вторник. Не забудьте захватить салат.
— Спасибо, Джо, спасибо, — повторил мистер Фокс отцу и вышел на улицу, покачивая головой; кадык у него дергался над волосами на шее, как будто он никак не мог что-то проглотить.
— Ну, привет, Фил, — сказал ему доктор Дорети, поднявшись на крыльцо. Мне он сказал: «Мэт!» — а Барбаре ничего не сказал. Барбаре он улыбнулся.
Она продолжала петь.
Мистер Фокс потрепал меня по голове. Руки у него дрожали. Я заметил, как он расправил плечи, и посмотрел на доктора, и мне вдруг показалось, что он сейчас ему врежет. Но он лишь сказал: «Дорети!», задержав на нем взгляд слезящихся глаз.
— Она что, колдует? — спросил Спенсер, плюхнувшись на ступеньку по другую сторону от меня и скрестив свои краснолапчатые ноги.
29
«Creem» — легендарный музыкальный журнал, выходивший в Детройте с 1969 года. С ним сотрудничали такие знаменитости, как Лестер Бэнгс, Патти Смит, художник Р. Крамб.