Разведчики Ларса, отправленные к озеру Чистое, вернулись через неделю и привели с собой оборванную старуху.
Ларс устроил совет, на который позвал жреца из Синяков. Совещались до вечера. Флавия, конечно, не позвали. По настроению нексума он знал, что вести недобрые. Отсовещались уже поздно вечером и разбрелись кто куда. Флавий заметил, что Рената и Уирка беседуют в углу, и подошел к ним.
Уирка ссутулилась, потухла, как после долгой болезни. Флавий услышал, как она сказала:
— Какой чудовищно длинный день!
А Рената ответила:
— Худшее позади. Теперь мы знаем, что делать. Что угодно лучше, чем это ожидание… непонятно чего.
Уирка заметила Флавия — и скривилась. Флавий ждал, что она выругается или плюнет себе под ноги, но она только кивнула Ренате и быстро, ни на кого не глядя, прошла к дверям. Рената повернулась к Флавию и утомленно вздохнула:
— Ну вот и всё. Через пару дней отправляемся по Каменке к Озеру Ста Рукавов. Лодок у нас достаточно.
— Домой?
— Если бы сразу домой. Сначала к конунгу.
— Так что с Ансельмом и Арзраном?
— Никто толком не знает. Там, где предполагалась схватка с Арзраном… Там сейчас просто озеро. Еще островок с землянкой и жертвенным камнем. Старуха сама вышла к разведчикам и рассказала всё, что знает. По ее словам, дядя и Асдис ожидали Арзрана, и он пришел туда с войском, но назад никто не выбрался. Старуха думает, что скорее всего все погибли. Местный жрец с ней согласен.
— И что теперь?
— Ларс поставит там наблюдателей. Потом, очевидно, к ним присоединятся люди конунга. Это уже не наше дело. Со своими колдунами скогарцы справятся сами. А мы… мы по дороге к Озеру Ста Рукавов посмотрим на Чистое, где… — она судорожно вздохнула, — где погиб дядя. Хочется уже поскорее покинуть эти места. Эти болота… Они как одеяло над черной хлябью. Дырявое гнилое одеяло. Умирать буду — вспомню, как оно пружинило под ногами и рвалось в самых неожиданных местах.
Флавий обнял Ренату, и она склонила голову ему на плечо.
— А что вас ждет дома? Что ждет меня? — спросил он тихо.
— Я надеюсь на помилование для нас с кузиной. А ты… тебя никто из наших не станет ни в чем обвинять… к тому же… — она замолчала.
«К тому же моя судьба накрепко связана с судьбой Уирки», — подумал Флавий. Теперь всё уперлось в покровителей семьи, в нужные связи. Обо всем этом нужно разузнать, и как можно скорее. Лучше всего, конечно, у Ренаты — она разумнее кузины. Но не сейчас. Сейчас умнее говорить с Ренатой не о себе, а о ней. Утешить и ободрить, как у них повелось в последнее время. Еще раз доказать свою нужность.
Но именно сейчас Флавий утешить ее не мог. Вообще не мог больше оставаться здесь, в этом зале, в этом доме. Он поцеловал Ренату в волосы рядом с ухом.
— Прости. Я… мне что-то душно. И страшно. Прости.
Он отстранился и тут же забыл о ней. Вышел из дома — и обрадовался, что вечер теплый. Вернуться назад, чтобы одеться потеплее, он бы сейчас не смог.
Луг и деревья потемнели, а небо и озеро казались светлее, чем днем. Флавий помялся у дверей. Тревога бродила в нем, толкала двигаться — все равно, куда. Он отправился туда, где свою нужность доказывать не обязательно.
Уирку он нашел не сразу. Та немало отмахала вдоль берега и сидела на краю озера, у корней старого вяза, обхватив ноги под коленками, опустив голову. Ее и не видно было почти. Да, здесь, похоже, действительно нужна помощь!
Флавий решил проявить терпение.
— Уирка… Я утомился. Тебе некуда от меня деться. Я ведь не кувыркаться хочу — поговорить.
Уирка подняла голову, и Флавий различил взгляд из-под тени, отбрасываемой на лицо кудрями. Тусклый, мертвый. Недавней злости в Уирке не осталось, однако в голосе послышался вызов, когда она сказала:
— Ну, а я хочу к-кувыркаться. А говорить не хочу. Иди трепись с кем-нибудь еще.
— Нет, сейчас я останусь с тобой. В конце концов, это ты за меня отвечаешь.
Флавий подсел к дереву, удобно устроился между корнями. Совсем близко под берегом плескалась вода, небо завешивал полог молодой листвы. Здесь было совсем неплохо. Подстелить бы еще что-нибудь — и можно ночевать.
— Некуда, говоришь, деться? — Уирка с тоской смотрела на белое озеро. И вдруг ее как прорвало: она заговорила быстро, запинаясь через слово: — Думаешь, я собираюсь бегать? Да кто ты такой? Трусливая гнилая тварь. Меня ты поймал. Я даже придавить тебя не могу: мы тогда сольемся в… экстазе. Одна душа вместо двух? А. Еще Магда. Забыла. Ты готов терпеть рядом любую? Даже ту, кто тебя презирает? Лишь бы не одному, да?
Флавий внутренне покривился. Неприятно, конечно, но сейчас с ним хотя бы согласились говорить — да как! Так не говорят с врагами. Так выговаривают другу, который подвел.
Что бы сейчас ни несла Уирка, видно было: не это для нее важно. Флавий не был бы врачом, если бы не узнал знакомых симптомов. Так, бывает, сыплют ругательствами, читают стихи, рассказывают не относящиеся к делу истории — только для того, чтобы отвлечься от боли, когда она невыносимо затянулась. Так он сам недавно разводил Ренату на взаимность — лишь бы не думать о близкой и неминуемой, как ему казалось, смерти. Уирка подыхает от тоски — и причина не во Флавии. Но открыта, готова говорить. Ее, пожалуй, и взять можно. Да, если и брать, то сейчас.
— Сейчас все вымотаны, Уирка. Всем нужен отдых. Рената огорчена не меньше тебя. У Сегестуса полно работы. Все думают, ты сильная. Так уж вышло, ты сама дала повод. Никто не придет. И я не уйду. С места не сдвинусь, пока ты тоже не пойдешь в дом. Разве я не понимаю? Уирка, я же твой нексум!
Флавий жалел врага. Ей бы сейчас поспать. Ее бы сейчас обнять, и укачивать, и втолковывать, что завтра всё будет по-другому, что это просто вечер, что нужно пережить только одну ночь.
А ведь с Магдой начиналось так же: в дурную для нее минуту Флавий просто-напросто не выпустил ее из комнаты. Удерживал голыми руками — откуда только сила взялась и храбрость? Потом они молчали о той ночи, но оба знали, что именно она связала их. Наутро Магда сказала: «Не знала, что ты так можешь». — «А я и не могу, — ответил Флавий. — Сам, без тебя, не могу».
— Знаешь, а Магде ты нравилась. Заочно, конечно. Я ей рассказывал. Если мы сейчас вместе сиганем в озеро, я-то найду кого надо, а ты найдешь ли? Ты горюешь о дяде, как горюют о нексумах. Растус был прав…
— Заткнись, — в безнадежном бесцветном голосе Флавий узнал собственную смертельную усталость. — Сердечная связь? Ну, где ты там? Было бы с чем связываться.
Полная сдача позиций — в стиле «на, подавись». Флавию стало обидно. Как может существовать на свете такой чудовищный эгоизм? Неужели проигрыш ему, Флавию, не достоин хотя бы жеманной ужимки, хотя бы видимости сопротивления? Ну для приличия?..
Флавий поднял руку, но дотронуться не решился. Просто рассматривал Уирку, не без досады отмечая, как мало приспособлена она для телесной любви. Широкие плечи, острые локти и коленки, топорщащиеся лопатки — вся врастопырку, и не притиснешь, не уколовшись. Такое знакомое тело. Как вмазать побольнее, знаешь, а вот как обнять?
— Когда Магда ушла… — начал он и запнулся, наткнувшись на взгляд, в котором испуг сочетался с острой жалостью. А! Наконец-то дошло! Наконец-то Уирка поняла, почему Флавий накинулся на нее у бани Гисли. — Да, мне тоже было больно, — продолжал Флавий. — Это ведь ты меня поймала. Понимаешь? Я сдавался тебе — когда вырубил у лодочного сарая. Я и сейчас в твоей власти. Помоги мне: я один, у меня нет опоры. Ты не приняла меня, но ведь и не выдала. Твой Ансельм ушел, не зная, как я взял тебя. Твои друзья не знают этого и не узнают, как я понимаю.
— Рената. Я молчу ради нее.
Голос звучит уверенно. Как смешно все они цепляются за самоотверженность. Как будто то, что сделано для другого, оправдано уже одним этим. И как смешно они все врут — и сами ведь в свое вранье верят.