Флавий заскучал, слушая. Она ждет, что ее станут разубеждать? Что ж, самое время поговорить начистоту. И пускай сама решает, стоит ли с ним оставаться. Его сейчас устроит любой вариант при условии, что он сохранит ее уважение и приумножит собственное. Конечно, можно прикончить Ренату одним ударом, честно и милосердно, в духе Магды. Но лучше отдать инициативу ей: пускай первая пойдет на разрыв.
— Прекрати! — сказал он. — Причем здесь божество? Я тебе скажу, что было, если ты до сих пор еще не поняла: полутруп цеплялся за всё подряд, пытался выжить. Дурил тебе голову ради… сам не знаю ради чего. Я переплюнул Растуса, Рената. И я выжил. Если вы все тут выстроитесь передо мной и попросите прощения, мне останется только расцеловать вас от умиления. Прощаю всех, идите с миром. Нас с Уиркой Солнце друг другу предназначило? Да она просто попалась мне под руку. Это мог быть кто угодно. Мне повезло тогда. Наверное, Солнце позволило так рассчитать удар, чтобы оглушить, но оставить жить. Это не судьба, Рената. Это… ремонт. Какая разница, каким способом налаживают механизм? Лишь бы работал.
Больше всего Флавия радовало, что не приходилось врать — ни тогда, в Скогаре, когда он разводил ее на жалость, ни сейчас. Да, связь была вынужденной и необходимой. Тогда он озвучил первое обстоятельство, теперь напирал на второе. Племянницы Ансельма слишком наивны, чтобы опускаться до лжи, убеждая их в чем-либо.
Рената заметно растерялась.
— Ты… Ни в чем не виноват передо мной. Остальное меня не касается — это дело твоей совести. Я сейчас о том, в чем сама не права. — Она говорила более резко, чем собиралась, а он слушал с покаянным видом и не спешил ее перебивать. Помолчав растерянно, она начала заново: — Я… была слишком эгоистичной. Я не должна была пользоваться твоим зависимым положением… Я запуталась и запутала тебя.
Самообвинения сыпались как из рога изобилия, она говорила всё тише, выглядела всё растеряннее. Флавий стоял, смиренно опустив руки, вздыхал сокрушенно, но ни словом не возражал. Когда она наконец выдохлась, сказал с удовольствием:
— Я рад, что мы поговорили начистоту. Надеюсь, из-за своей самоотверженности ты не схлопочешь неприятности по службе?
Рената взглянула с каким-то новым выражением. Удивление? Ярость? Для ярости уж слишком слабо. Как-то она потускнела за то время, когда он отдалился. Флавий ее не жалел, но и радости не чувствовал: хотелось поскорее закончить разговор, желательно мировой, и целиком отдаться новому делу.
— Все будет, как ты хочешь, — сказал он. — Конечно, мы станем видеться так часто, насколько я смогу. А сейчас отпразднуем мое освобождение. Дай мне тебя побаловать. В кои-то веки я по-настоящему счастлив.
И она пожала протянутую руку, сухо блеснув глазами, и дала себя увлечь из дома, и он потащил ее праздновать по разным шумным местам. Рената так по-настоящему и не развеселилась, но, кажется, смирилась с тем, что их отношения изменятся.
На другое утро Сегестус сказал Флавию:
— Что ж, поставлен уже в известность. Поздравляю с началом самостоятельной жизни.
И кивнул на дверь: иди, мол, собирайся.
Не то чтобы Флавий рассчитывал на какую-то сердечность, но слова неприятно резанули: его провожали пинком. Наверное, это хорошо — разом покончить со старыми связями. Как внезапно завершилась целая эпоха в жизни. Переходная эпоха, но… Подпорки отваливались одна за другой. Может быть, они уже и не нужны, но… Все мысли обрывались, все падало в это «но». Кто у него там еще остался — из благородных? Он усмехнулся и отправил к Ларцию человека — сообщить, что свободен.
Не прошло и пары часов, как посыльный принес от Ларция пакет. Там содержалось несколько листов папируса и обрывок с запиской: «Что ж, поздравляю. Мы обязательно отпразднуем. А пока предлагаю ознакомиться с договорами. Обрати внимание на первый: он для меня в приоритете».
Флавий уселся читать первый из предложенных договоров. Заказчиком выступало неизвестное ему «содружество негоциантов», внизу стояли три подписи — этих имен он не знал. Перечитав текст два раза, Флавий вскочил и побежал к Ларцию.
Ларций принял его в той самой проходной комнате, радушно, с широкой улыбкой:
— Я предполагал, что тебе понравится. Именно тебе. Согласись, было бы прекрасно, если бы твой нексум зависел от тебя, а ты от него — нет. Односторонняя связь. Однонаправленный поток энергии, без всякой этой бесконечной циркуляции. Разомкнутая система. Свобода. Представляешь, скольких мы могли бы освободить?
— Свобода — да. Для одного, — Флавий бросил документы на низенький мраморный столик. — Кто захочет связываться на таких условиях?
— Ну, твоя-то подруга по чудачествам связываться не хотела. Есть разные средства получить согласие. Естественно, мы можем не открыть способа односторонней связи. Естественно, если мы откроем его, он будет доступен немногим. Может быть, единицам.
— Может быть, только тебе? — спросил Флавий. Угораздило же связаться с сумасшедшим!
Ларций, должно быть, прочитал его мысли. Улыбнулся очень сдержанно, дозированно:
— Знаешь, что? Надо бы тебе все-таки оттянуться, отдохнуть. Сходи в цирк, на ипподром. — Он подсел к столику, уставился на Флавия снизу вверх нежными голубыми глазами и заговорил медленно, с расстановкой: — Я действительно жажду слияния и боюсь связываться. Сам процесс меня интересует более чем, а люди вообще никак не интересуют. Считай это моей личной манией — почему нет? Я могу себе позволить потратиться на каприз. Но если удастся найти способ односторонней связи, дело может быть весьма выгодным. Кстати же, в самих экспериментах ничего противозаконного нет. Их наверняка уже кто-то проводил — не может быть, чтобы мне одному пришла в голову эта идея. Правда, я не нашел явных доказательств — но кто же станет о таком болтать?
— Эксперименты с кор нексум… — Флавий замолчал. Фраза оборвалась на высокой ноте, он никак не мог продолжить. Предложение было не просто неприятным и неожиданным, оно ударило точнехонько по больному.
— У нас будут добровольцы. После того, как Растус здесь всё перебаламутил, можно найти нобилей без средств и поддержки друзей, под угрозой тюремного заключения. Я распоряжусь насчет опытного материала, тебе не придется об этом хлопотать, — Ларций говорил ровным тоном, без малейшей нотки презрения, и Флавий понимал, что должен ценить подобное отношение, потому что ему вполне могли приказывать, и никуда бы он не делся.
— Отказаться я могу? — спросил он без особой надежды.
— А ты собираешься отказываться?.. Я тогда буду думать. На твой отказ я не рассчитывал. Совсем не рассчитывал. Мне кажется, тебе и самому эта тема должна быть интересна.
В голосе Ларция по-прежнему не было даже намека на насмешку или злость, но Флавий чувствовал, что трепыхаться бессмысленно: сорваться с крючка ему не дадут. Он повел плечами. Этого не хватило, хотелось больше движений. Тогда он прошелся по комнате, быстро повернул, сделал пару шагов в обратном направлении, снова повернул, дошел до арки, всплеснул руками. Ларций наблюдал за ним с самым добродушным видом:
— Так что с договором? Ты мне доверяешь?
— Д-да… Вполне.
— Вот и прекрасно. Подумай, что могло бы пригодиться для экспериментов на начальном этапе. Оборудование, сырье для препаратов. Составь смету и пришли мне. И Уирку свою выцепляй. Желательно целую и не очень напуганную. Дашь ей легкий наркотик, а потом скажешь, что на службу возвращаться не обязательно.
— А что ты предпримешь? Не надо ее слишком марать: мне с ней жить.
— Ну что ты! Никакого урона для чести. Молодая девушка повредилась головой на почве разорванной связи. Это почти правда. Сослуживцы видят ее состояние. Скажи, долго ли довести ее до буйства? Чтобы что-нибудь разрушила, кого-нибудь убила? Диагноз в общем очевиден: расщепление личности на почве вины из-за связи с либертином. Вояки сами не захотят огласки. Спровоцируй ее, вызови нужных людей — я их предупрежу. Не будем тянуть.