— Моларис не допустит, чтобы его офицером занимались посторонние врачи.
— За кого ты меня принимаешь? — улыбнулся Ларций. — Специалисты будут из врачей при казармах. С некоторых пор я там держу руку на пульсе.
Флавий выскочил от Ларция в полном отчаянии. Он подозревал, что с контрактами может быть нечисто, но представлял себе что-то вроде разработки ядов или наркотиков. Насколько извращенным представлением о жизни нужно обладать, чтобы решить, что именно врач с его опытом возьмется за подобную работу? Терзать живые души? Пусть ему обещают трижды надежное прикрытие — почему этот мерзавец считает, что Флавий с охотой займется тем, что ему пришлось сделать один раз, вынужденно, в невменяемом состоянии и для спасения собственной жизни? Действительно: что может быть лучше односторонней связи? Только эксперименты по ее получению.
Он шел по оживленным улицам, не заботясь о направлении. Смутно помнилось, что где-то за городом есть холм, за которым открывается пропасть. Чем не цель прогулки? Нет, он не собирался в пропасть прыгать. Хорошо бы просто постоять над ней, поглядеть вниз, почувствовать себя свободным, победителем, а не узником, вынужденным выкручиваться в тисках обстоятельств.
Везде яркий свет, нигде нет достаточно густой и протяженной тени, в которой можно укрыться — целиком, потому что сейчас даже случайный взгляд действовал на него как удар. Он вдруг вспомнил, что пропасть была там, в Скогаре, в другой жизни. Здесь, в обустроенном Медиолане, нет пустырей, где мог бы погрустить одинокий либертин.
Он десятки раз собирался идти к Ренате и не мог решиться. Да чем поможет Рената? Даже если бы привлекла всю свою коллегию — или где там она сейчас состоит? Рот шантажисту не заткнешь. Но поговорить с кем-нибудь хотелось. Просто поговорить. Магда молчала, и от ее молчания в голове стоял звон.
Флавий шарахался по улицам, пока приступ не закончился. Боль рассосалась, оставив чувство дискомфорта, которое все же можно было терпеть. Клещи, сдавливающие легкие, разжались, он не чувствовал теперь ни жара, ни распиравшего тело давления. Что ж, видов на пропасти здесь не найдется. Разве что смотровая площадка рядом с форумом, но с нее открывается вид на Мадиолан, а на него смотреть тошно. Подумав, Флавий завернул в первое попавшееся банное заведение и заказал массаж с возмутительно роскошными составами.
«Тебе легко, — говорил он Магде, лежа на животе под чуткими руками слепого массажиста, — ты всегда умела устроиться так, чтобы не быть мерзавкой. Тебя даже враги уважали. Так научи меня. Научи жить так, чтобы не прогибаться и подстраиваться. Ты-то никогда такой не была, к подлости тебя было не припахать. Вот я не такой, да. Извини. Я не могу так как ты. Без тебя не могу».
Мысли постепенно отстаивались, прояснялись. Теперь он не мог понять, почему метался: чем, в самом деле, изучение нексумного взаимодействия хуже изобретения новых ядов, за которое он готов был взяться? Ведь даже не просмотрел другие договоры — сразу ударился в панику. Шансов на то, что он найдет способ односторонней связи, практически нет. С Ларцием порвать в любом случае не получится, коль скоро тот имеет на Флавия компромат. Нужно самому побольше узнать о Ларции. Пока все сведения, добытые Флавием, стоили не много: как-то так вышло, что даже в слухи просачивалось только то, что было нужно Ларцию, и ни крупицей больше. Вот в этом направлении и нужно работать: осторожно, тщательно, не теряя головы. Тогда, может быть, и получится освободиться. Что до нексума — Ларций-то, в общем, прав, пока у Уирки есть опора, ее с места не сдвинешь.
«Я буду о ней заботиться, — сказал Флавий Магде. — Сама она не успокоилась бы, пока не разорвала наши души. Вот увидишь, я докажу, что понимаю ее лучше, чем Моларис. Со мной ей будет хорошо».
Трудно сказать, что думал массажист о клиенте, который время от времени принимался скрипеть зубами и бормотать что-то неразборчивое. Под конец улыбнулся и хлопнул его по плечу: «Спасибо, Магда!»
Не раздумывая больше, Флавий отправился к Аметистовым чертогам. Он надеялся, что если не сама Вигилис, то обстановка ее салона помогут взбодриться и подготовиться к неприятным, но необходимым действиям. Отвечая на ласки Вигилис, Флавий придумал план, который в случае удачи помог поставить точку в играх с родичами Ансельма. Выйдя из приятнейшего сна, он отдал Вигилис остатки денег и получил от нее миниатюру, изображающую маргаритки. А потом договорился принять ее у себя дома. Он решил устроить праздник и позвать как можно больше народу. Пускай бывшие враги увидят, как изменилось его положение.
Зашел к портному и с удовольствием узнал, что платье его готово. Переодевшись, испугался: из зеркала на него смотрел томный, слегка утомленный жизнью красавец из круга лучших людей Медиолана, собравшийся на большой праздник к префекту. Хорошие ткани, отличная работа… Что и говорить, у Флавия такая счастливая внешность, что на нем что угодно сидит ловко. А эти одежды, сшитые по последней моде, почему-то делали его похожим на восточного принца, хотя не было ничего особенно восточного в светлых мягких тканях, падающих свободными складками. В ранней молодости Флавий считал свою красоту слишком яркой и слащавой — вульгарной. Теперь же из зеркала на него смотрело воплощение благородства. К такому бы наряду — породистого коня или паланкин. Хорошо бы еще виллу… Флавий невесело рассмеялся. «Держи голову гордо, у тебя влиятельный покровитель», — сказал он себе.
Наряд изменил во Флавии всё, от настроения до походки. Теперь он мог окончательно забыть о несчастном рабе местного лекаря.
Он подумал, кого бы пригласить. За год жизни в Медиолане он приобрел не так уж и много знакомств. В основном старался поддерживать связи с теми пациентами Сегестуса, за которых при случае надеялся зацепиться, чтобы изменить свою участь. Но были среди его знакомцев несколько человек, не нужных ни для чего, кроме приятного совместного отдыха. Молодые бездельники привлекали его тем, что под них не надо подлаживаться, и он с удовольствием проводил в их обществе редкие свободные часы.
Подумав, Флавий написал приглашения пяти знакомым. Первый его праздник будет немноголюдным, но ведь это только начало! Он объявит о начале новой жизни, порадуется поздравлениям, позлит Ренату с Уиркой — в общем, постарается провести время как можно приятнее. Часть блюд на завтра он заказал в пекарне, часть — в харчевне на соседней улице. Отправил человека на рынок за цветами и тканями — украсить гостиную. Он и сам охотно занялся бы приготовлениями к пиру, но были дела поважнее.
Флавий связался с Ролло. Тот сидел в винной харчевне «Поверженный либертин» и предложил присоединиться.
Харчевня, ютящаяся на задворках ипподрома, оказалась той еще дырой. Одну из ее стен украшала крылатая фигура, распластанная по всем правилам дурной современной эстетики. Видимо, по замыслу хозяев это и был тот самый поверженный либертин. Он умирал в красивой позе, приподнимаясь на локте, длинный плащ под телом распластался сломанным крылом. Из раны в боку лилось неразбавленное вино. Любой мог подставлять тару и пить сколько захочет.
Флавий осторожно сунулся за двери, морщась от ударившего по ушам гама. Посетители соревновались в том, кто кого переорет. В углу музыканты пилили якобы музыку. Акустика здесь была прекрасная. Звук шел по полу, отражался от стен, гулял в теле, наглядно демонстрируя свою волновую природу. Перед глазами качались распаренные тела, причудливо переплетенные, облаченные в пестрые тряпки или полуголые, блестящие от пота. Флавий брезгливо раздвигал колышущуюся массу и протискивался вглубь, пока не услышал оклик:
— Э-э-э! Привет!
Ролло пробирался к нему среди танцующих, раздавая оплеухи направо и налево.
— Здесь не поговоришь, — сказал Флавий, когда их плотно притиснуло друг к другу. — Выйдем.
— Брось ты свои дела, — сказал Ролло. От него несло перегаром. — Давай лучше выпьем.