— Ты бы пришел?
— Нет, наверное. Не хочу иметь с тобой ничего общего.
— У нас с тобой много общего, Кьяртан. Скогарские колдуны. Магда, которую ты пристрелил. И Уирка.
— Не в твоих интересах вспоминать о Скогаре. А Уирка… Какое тебе дело до моей Уирки?
Флавий откинулся на спинку сидения, развлекаясь. Кьяртан ничуть не изменился, и это сейчас казалось по-настоящему трогательным.
— Ты нужен нам с ней, — сказал он как можно приветливее. Ему на самом деле хотелось броситься юному идиоту на шею. Он даже стал примериваться, соображая, как бы половчее ухватить, чтоб не вырвался из дружеских объятий. — Я не против вашей дружбы, пока она не переросла во что-то еще. Даже хочу ее укрепить. Я потребую от нее расстаться с военной карьерой и хочу, чтобы ты меня поддержал. Что ей делать среди вас?
— Я? — остолбенел Кьяртан. — Я должен тебе помогать?
— Ну конечно. Иначе помогут другие. Ты верный друг. Я не хочу тебя потерять, когда Уирка уйдет от Молариса. Как видишь, я волне откровенен.
— Что мне делать-то с твоей откровенностью? — Кьяртан, видимо, пытаясь прийти в себя, изучал свою чашу. Поднял повыше, взглянул сквозь стекло и пиво на цветные огоньки ламп, на открытый огонь в очаге. Флавий его прекрасно понимал: полуварвар не мог привыкнуть к тому, что жизненно необходимое можно подавать вот так, с излишествами, рассчитанными на пресыщенный вкус. Что для Флавия безвкусица, для Кьяртана, должно быть, — утонченность. Ему, наверное, и здешнее кисловатое пиво кажется превосходным — только от того, что свежее.
Кьяртан влил в себя пиво одним махом, жадно, закашлявшись. Флавий пригубил свой напиток, поставил чашу на стол и постучал по спине крутившуюся рядом девушку:
— Мальчику повторить… Нет, принесите кувшин.
Кьяртан взглянул гневно: «Я не мальчик, я офицер!», но Флавий уловил в его взгляде жадность.
— Мне надоело, что вы прячете моего нексума, сказал Флавий. — Я возвращаю ее себе. Я сам буду решать, с кем ей поддерживать отношения. Ты согласен оставаться ее другом? Тогда придется договариваться со мной.
— Бу…дешь решить. Понятно, — Кьяртан кивнул. — И право у тебя такое есть? Что с тобой, Флавий? С каких пор ты так заговорил?
— Да просто Уирку пора спасать. Я чувствую, она мучается в казарме. То, что с Ансельмом проходило на любви, с Моларисом идет на долге. Что вы делаете с моей Уиркой? Она доверчива. Она наивнее Магды. Везет мне на дур. Я хочу защитить ее, оградить от лишней ответственности, окружить людьми по-настоящему верными, вот как ты.
— Ну, знаешь! Да, только ты у нас такой заботливый. — Опьянение чувствовалось в прорезавшейся наконец горячности. Кьяртан взмахнул рукой, в которую тут же вложили чашу. Возмущенно дернулся, понял, в чем дело, единым духом осушил чашу и уронил ее на стол, рядом с аккуратно поставленным служанкой стеклянным кувшином. — Я, конечно, знаю, что ты нахал, но это… Почему ты решил, что я стану помогать? И вообще — Уирка сама знает, что ей делать.
Флавий умилялся, глядя на него.
— Уирка меня ненавидит. А я ее — нет. Как можно ненавидеть добычу? — Флавий с усмешкой наблюдал, как изменяется лицо Кьяртана. Приятно чувствовать свою власть над молодым, очевидно успешным офицером.
— Ты отвратителен.
— Я? Это я отвратителен? А не юнец-выскочка, поднявшийся на чужих заслугах? Ишь, он тоже был с Ансельмом. Какое у тебя звание? Можешь не говорить, мне всё равно. Усвой только одно: кем бы ты ни был, без моего разрешения ты не имеешь права говорить про моего нексума «моя Уирка».
— Да ладно, — Кьяртан неожиданно успокоился. — Какие вы нексумы? Говоришь, от нее требуют полной самоотдачи? Да ведь это ты хочешь загрести ее полностью и постелить у ног.
— Именно! Постелить под ноги, превратить в постоянный источник бодрящего напитка. Полный контроль воли, узда на скверный характер. Холить и лелеять, заласкать и забаловать — и пусть даже не думает о бунте. Я ведь умею любить, Кьяртан. Я смогу добиться, чтобы мы чувствовали друг друга так, будто у нас одно тело на двоих. Я не мерзавец, я устраиваю свою жизнь. Тебе это легко, за тебя вот — и Моларис, и сослуживцы. Вся империя. А я один… Был один, теперь за меня есть кому вступиться. Я ведь не многого хочу, и совсем не плохого. Я наконец встал на ноги, прошлое — в прошлом. А тебя хочу попросить: если не будешь помогать, просто не мешай, что бы ни случилось с Уиркой. Плохого не случится. Я потом все объясню. Мне пора. Вот, держи деньги — отдашь за пиво. Здесь, кстати, еще на пару кувшинов. Я бы на твоем месте оттянулся как следует. И подумай. Ты это умеешь. — Флавий встал и наклонился над столом к Кьяртану, опершись ладонями о столешницу: — Теперь о неприятном. Собственно, о том, зачем я тебя искал. Со мной худо поступили, подсунув вместо нексума Ренату. Чем скорее я с ней развяжусь, тем лучше для нас обоих. Завтра я праздную с друзьями, о которых она не подозревает. У меня, знаешь ли, собственное дело теперь… Не важно. Предлагаю на выбор: или ты сам подскажешь моей ненаглядной прийти в назначенный срок и убедиться в моей неверности — а доказательств неверности я ей намерен предоставить достаточно, — или я выберу для этого кого-нибудь другого. Кому не нужно будет ее щадить, сообщая новость. Приглашаю на завтрашний вечер вас обоих. Пожалей Ренату, помоги ей перенести разрыв со мной.
Флавий ухмыльнулся напоследок и просочился между столами к выходу. Он был уверен: Кьяртан не станет сидеть и накачиваться пивом, помчится говорить с Уиркой. И с Ренатой. Что ж, завтрашний вечер обещает быть интересным. Флавий проводит в небытие свое прошлое. Похоже, удастся уйти с огоньком. Главное, чтобы гости не очень пострадали. Пусть будут разрушения, но жертв ему не нужно.
Глава 52
Кьяртан не собирался никуда бежать. Заказал еще вина, потер сережку в ухе и сказал Уирке:
— По-моему, началось. Принимай охотника.
— Спасибо, — голос Уирки звучал бодро, почти восторженно: «наконец-то!» — Подстрахуешь?
— Само собой. Мы еще увидимся?
— Не знаю.
Кьяртан налил еще пива и опрокинул его в себя с такой поспешностью, что подавился. Занятно, конечно, разыгрывать перед Флавием наивного дурачка — и почему тот ведется? Сам-то не глуп. Занятно участвовать в авантюре — веселой, но опасной. Но приятельницу он и правда может больше не увидеть.
В последнее время Уирка полностью переменилась. Раньше-то почти все свободное время проводила в казарме, сидела, уставясь в одну точку. Кьяртан подмечал такое у людей, терпящих сильную боль.
— О чем ты думаешь? — спросил он как-то и закашлялся, услышав:
— О Магде.
Скоро оказалось, что Уирка Магдой одержима. Она даже выпросила у Молариса отпуск и съездила на ее родину. Вернувшись, заявила:
— Знаешь, а Магду я могу принять.
Кьяртан рассердился:
— Может, перестанешь изъясняться загадками?
— Попробую. У нас тройная связь. Во Флавии должно же что-то остаться от его прежнего нексума? Я виновата перед Магдой: не смогла стать тем, чем она была для Флавия. Сбежала как последняя трусиха. А зачем? Я же на треть Флавий. Может, посоветуешь, кто мог бы пересоздать меня, отделив и выбросив чужое?
— Моларис говорит: не сделал — удерживайся, а сделал — отвечай, — выговорил Кьяртан сквозь дурноту.
Уирка почему-то развеселилась:
— Он прав. Стой на своем, остальное приложится. Думаю, с Магдой мы могли бы подружиться.
А потом в казармы стал захаживать Ларций — и Уирка как с цепи сорвалась.
— Вкрадчивая мерзость! — бесилась она. — И ведь липнет же, посылай — не посылай. Знаешь, мне кажется, что… Не важно.
— А что ему надо? Он был другом твоего дяди?
— Другом — нет. Но дядю знал.
Позже прошли слухи, что Ларций покровительствует Флавию, и Уирка заволновалась пуще прежнего. Она несколько раз ходила к Сегестусу и таскала Кьяртана с собой — «за компанию и для поддержания духа». Кьяртан старался не вникать в их беседы. Он не понимал, зачем себя растравлять: решила забыть — забывай. Разговор всякий раз заканчивался одинаково: Сегестус провожал их до дверей, качал головой и говорил Уирке: «Не советую».