На тренировках Уирка стала злее, сосредоточеннее, и Моларис теперь гонял ее на износ — казалось, из простого желания узнать, на что она способна физически. Уирка выполняла всё, что требовали, но Кьяртан замечал, что теперь она смотрит сквозь начальство. Вообще у нее появился какой-то новый взгляд. Иногда казалось — она спит на ходу.
Она стала надолго отлучаться из казарм. Однажды явилась с перекошенным лицом и потащила Кьяртана в укромный угол:
— Знаешь, кого я видела? Растусова жреца. Мы думали, он погиб в Скогаре. Так вот — нет.
— Где видела? — опешил Кьяртан.
— У Гнея Ларция Метилия. Я видела, как жрец зашел в его дом. А потом еще — как они с Ларцием прохаживались в саду.
— Ты не могла обознаться?
Уирка упрямо мотнула головой:
— Да они все у меня в память втиснуты, как чернь в серебро. Это Маркус, говорю тебе.
— Ты-то что делала у Ларция?
— Ну… Да. Да! Я за ним слежу. Я же чувствую, что он — дрянь. Порядочного человека Флавий себе в покровители не выберет. Однажды я наблюдала, как служащий Ларция лечит в таверне вином пробоину в душе. Бедняге хотелось выговориться. Я ему обеспечила неразбавленное и внимательную слушательницу. Я тебя очень прошу: послушай, что я от него узнала, и скажи, что об этом думаешь. А то мне кажется, я схожу с ума.
И она поделилась откровениями служащего. Чем дальше Кьяртан слушал, тем больше сомневался уже в собственном разуме.
— Ничего не понимаю… Разве это не подсудное дело? Нужно сказать Моларису…
— Не подсудное, — отмахнулась Уирка. — Я узнавала: исследования кор нексум сами по себе не противоречат законам. Всё зависит, конечно, от методов… Но если Флавий этим займется — он, считай, пропал. И я вместе с ним. Идем-ка к Сегестусу. Пора принимать меры.
Сегестус выслушал Уирку и покачал головой:
— Не знаю, к чему здесь можно прицепиться. Этот Ларций, может, и мутный тип, но законы не нарушает. Исследования энергетического потенциала человеческого влечения… Хм…
— Эксперименты с нексумной связью! — Уирка чуть не подпрыгивала от нетерпения.
— Допустим. Я думал о чем-то подобном, когда Флавий заговорил о личной клинике. Как ты еще освоила всё это? Как продралась сквозь терминологию?
— Я… скоро полюблю медицину. — Уирка вздохнула и посмотрела на Сегестуса с укором, словно тот бы виноват во всех ее бедах. — Значит, мало?
— Флавия жаль, — продолжал Сегестус задумчиво, — но я не знаю, как ему помешать заниматься тем, чем он хочет. К Моларису я бы с этим идти не советовал. Маркус, говоришь, там был… Ты же, наверное, понимаешь, что Молариса скорее заинтересует, почему там была ты. Это же скандал: его офицер выслеживает одного из самых уважаемых людей города. Ларций уже должен знать, что ты за ним следишь — твой информатор наверняка ему повинился о своих пьяных откровениях.
— Нет, вряд ли. Он так струхнул, что бежал из Медиолана.
— Надо было не пугать, а сразу тащить к Моларису.
— Да он не меня боялся. Ты бы слышал, что он нес о своем хозяине. Говорил, что Ларций велел рассечь женщине ребра и своими руками пытался вытащить ее сердце. Зажав в горсти, понимаешь? Кричал, что хочет омыться ее светом.
Сегестус поморщился:
— Хочешь сказать, Ларций — сумасшедший? Вот знаешь — не похож. Не в обиду: я бы скорее тебя заподозрил в безумии, чем его. Ну, и что мы в итоге имеем? Вместо улик показания мутной личности во хмелю. Не показания — треп. Хотя и страшноватый. Плюс ты видела кого-то похожего на Маркуса. Я тебе верю, но Моларис решит, что дело в твоей неприязни к Ларцию. И убедить его я не смогу. Уж извини.
— Если вы с Моларисом увидите, как Ларций выскребает сердце из меня, вы сочтете это достаточным доказательством? — спросила Уирка. — Сама я его не смогу убедить. И Флавия не смогу: я для него подстилка. Вытряхнуть бы его из уюта, куда он зарылся с головой! Да, не смейся. Я хочу похитить Флавия. Дошла… — Она огляделась так растерянно, как будто внезапно ослепла. — Мне очень надо, чтобы поверили… Сегестус, а если рассказать Моларису, как мы с Флавием связались? Придется предать Флавия, но я не вижу другого выхода…
Сегестус зарычал, прервав сбивчивый монолог:
— Ты предаешь его сейчас? Вот сейчас? Можешь не продолжать. Я понял, наконец. Я поговорю с Моларисом.
— Н-нет. — Губы Уирки стремительно побелели. Каждое следующее слово она произносила трудно, словно складывала один к одному тяжелые блоки. — Н-нет, погоди. Ты был прав: эта мерзость должна выйти наружу, я должна ее из себя выговорить. К тому же и Кьяртан имеет право знать о нас с Флавием все.
Она уставилась на приятеля пустым взглядом. Кьяртан подумал о первых днях их знакомства: Уирку, такую нахальную и независимую, сразу хотелось спрятать за спину, защитить, уберечь. Но как ее защитишь?
— Он поимел меня, Кьяртан. А я после этого сама под него легла. И готова лечь снова. Я его вся, руку на плече приму как самое большое счастье. Каждая мысль о нем — плевок в себя. Вот с чем ты возился, понимаешь? Накажут его — не смогу жить. Но, поганя себя, он поганит и меня. Стать таким, чтобы мне не пришлось его стыдиться, он не сможет. Или… Сегестус, подскажи, можно ли уговорить Флавия поберечь достоинство?
Сегестус покачал головой.
— Я думаю, надеяться не стоит. Достоинства у него нет и уже не будет — он вполне зрелый и сформированный мерзавец. Нет, он может разок проявить благородство из любви к себе. Чтобы залезть на пьедестал и гордиться. Большего от него вряд ли стоит ждать. Впрочем, я теперь не знаю, что и думать. Я его, получается, недооценивал. Он…
— Смелый экспериментатор, — быстро перебила его Уирка. — Гордость медицины. До него на такое никто не решался. Ларцию есть о чем с ним поговорить… Что ж, я тоже думаю, что Флавия не отговорить от такого выгодного сотрудничества. Придется брать силой.
— Брать, — повторил Кьяртан. — Хочешь сдаться?
Уирка обернулась к нему:
— Я доходила туда, где нет ни одной живой души. Делать там нечего — вернулась. А недавно поняла, что Флавий тоже вынужден изменять себе — со мной. В жизни не делала открытия… з-забавнее.
— И что ты предлагаешь? Похищение?
— Ага. Похищение. И строгий контроль.
— Методы у тебя, однако… — сказал Кьяртан.
— Все последнее время я училась у либертина.
— А я думал — у Молариса.
— Перестань. Чему может выучить Моларис? — широкие плечи небрежно качнулись, выцветшие до белизны глаза сверкнули презрением. — А вот из Флавия учитель прекра-а-асный. Нет, мы определенно созданы друг для друга. Не кривись. Я знаю, как ты относишься… к нам. Понимаешь, он меня выхлебал. До дна. А на дне осталась любовь.
— Я не понимаю, — сказал Кьяртан беспомощно. — Я думал, ты любишь империю, дядю, нас… Нас всех.
— Империя… Куда она денется? А мне бы разобраться с нексумом. Флавий оброс дрянью по уши. Я с него дрянь-то соскребу…
— Хорошо, — заключил Сегестус. — С Моларисом я поговорю. Имей в виду — последствия для вас обоих могут быть самые неприятные. Но я с удовольствием понаблюдаю, как вы станете похищать Флавия. Есть в этом что-то безумное. Вот, знаешь, от души: не советую. Но ты попробуй.
***
Однако с Уиркой время пока терпит, а вот с Ренатой нужно говорить сейчас. Как-то она примет новость? Кьяртан не видел Ренату дольше года. Она не заглядывала в казармы, и он принял отставку со смирением. Думать о ней было неприятно, как о любом проигрыше — да еще какому-то Флавию! И он не думал. Разве что иногда. Как там она? Как выглядит, что делает? Сейчас же, когда появился повод увидеться, оробел. Что делать? Как подступиться-то к ней с такой новостью?
Дурно с ней вышло. Лучше бы Флавий обманул и бросил сразу. Лучше бы издевался, мучил. Тогда ее чувства к нему остались бы хирургически чистыми. А теперь в ее душе останется яд. Будет разъедать ее, вон, как Уирку… Нет, этого допустить нельзя.
Кьяртан написал записку с просьбой о встрече и отправил к Ренате одного из слуг «Солнца Медиолана». Слуга скоро вернулся с ответом: Рената согласилась встретиться на площади перед своим домом.