Чтобы как-то отвлечься, Флавий вызвал Ролло с помощью отобранной у доктора Уиркиной сережки и вылил на него всё, что желал высказать сразу нескольким персонам за сегодняшний день. Несостоявшийся убийца пыхтел, пытался вставить слово, но, когда Флавий наконец умолк, смог выдавить только:
— Твоя Уирка не в себе. Не впутывайте меня в ваши игры.
Флавий собрался выдать новую порцию ругани, но Ролло вдруг переменил тон:
— За ней теперь следят врачи, верно? Я рад, Флавий, что ты ей не достался. Моя сестра передает тебе привет. Я никому и никогда не позволю стоять между ней и тем, кого она любит.
Флавий почувствовал себя выжатым досуха. Даже ругаться расхотелось. Мотивы Ролло стали проясняться, но он все же решил уточнить:
— Ты что, пытался меня таким образом грохнуть? От большой любви?
— Это уж как получилось бы. Ты говорил, вы друг друга ненавидите — и тут она просит подсказать, как помириться с тобой. А я как раз должен ее опоить. Для тебя. Знаешь, это слишком похоже на попытку оставить меня в дураках. Я влил в нее все, что ты мне дал, и выпроводил пинком: иди, говорю, тебя ждут. Не думал, что она свихнется.
— Да, ты вообще не думаешь. Ладно, Ролло, прощай, — сказал Флавий быстро, боясь, что ненависть прорвется сквозь деланое безразличие тона. И потер жемчужину в сережке, успев, впрочем, услышать ответ:
— Еще не раз увидимся, братишка.
Серьгу захотелось выдрать из уха и выбросить. Флавий вынул ее дрожащими руками и спрятал в кошель на поясе. Ему казалось, она там, в кошеле, скребется, шевелится. И вот-вот опять раздастся голос… Что за тип! Уирка права: знакомства нужно выбирать осторожнее.
Из-за духоты ли или из-за чего другого он долго не мог заснуть. Флавий лежал в комнате с распахнутыми окнами и прислушивался к звукам извне. Их почти не было, этих звуков. Где-то коротко и визгливо пролаяла собака, и уже совсем под утро металл стукнул о металл, как будто уронили с большой высоты железную чурку на наковальню.
Заснул он с рассветом и проснулся поздно. В открытое окно лился жаркий воздух. Окна его комнаты на втором этаже выходили на внутренний двор, но сейчас как раз под ними оказался широкий полотняный тент. Такие тенты натянули по всему двору вдоль стен и в середине, над бассейном, так что Флавий сверху только и видел, что прямоугольники парусины и тени людей под ними. Люди ходили туда-сюда, носили мебель. Похоже, здесь готовились к приему гостей.
Флавий подумал о завтраке — и его снова затошнило. Ему вообще было неуютно, и он даже подумал, не проявилась ли какая-нибудь скрытая болезнь, пока он спал. В голове стучало — не в висках, а прямо посередине, как будто кто-то изнутри черепа бил молоточком в лоб. Сердце билось часто и больно, и всё тело ломило. Да что это с ним?
Может быть, выйти? Здесь совсем нет воздуха. Но и снаружи не лучше: вместо неба над двориком белая раскаленная дыра — вход во владения бога Солнца… Нет, там еще жарче, чем в комнате.
Надо всё же выйти, осмотреться. Поговорить наконец с хозяином. Спросить, не приехал ли Ларций.
Одеваясь, Флавий заметил, что руки у него дрожат. Каждое движение давалось через силу.
Никого не было ни в широком коридоре с белеными стенами, ни на лестнице. Должно быть, все внизу. Флавий остановился у комнаты, где держали его нексума. Из-за закрытой двери тянуло тоскливым ужасом. С чего бы? Вот уж кого он пальцем не планирует трогать. Надо бы провести воспитательную беседу.
Флавий надавил на ручку двери — и остановился, потому что услышал в комнате шипение, а потом отчетливый голос Ларция. Судя по интонации, Ларций был доведен до белого каления, но умерял себя до поры. Флавий замер перед дверной щелью, забыв дышать. Что, Ларций уже здесь? Зачем он здесь, что ему нужно от Уирки?
— Чувство юмора будете тренировать на нексуме, — гневался Ларций. — И я совсем не то, про что вы изволили высказаться, и вы никакой не тестовый материал. Пока вы для Флавия сплошное беспокойство, будете удовольствием. Для меня вы печь. Потом поймете. Я подбираю лекарство, так что некоторое время вас полихорадит. И нечего шипеть, я вам не враг. Уверяю вас, жизнь у вас впереди долгая и приятная.
— Куда… Лезеш-ш-шь?
— Успокойтесь, сейчас-то что рваться? — Флавий услышал отчетливый хрип, потом странное сопение, словно кто-то глотал воздух. И снова голос Ларция: — Ого! А вот это комплимент, подлинный. — Послышался стон, непозволительно сладкий, длинный, бесстыдный. — Не мучайтесь. Если хотите, я помогу.
— П-переживу… Как-нибудь.
— Ну, как хотите. Учтите только, что антидота нет. У меня богатый выбор: вытащить вас на люди, чтоб полюбовались, оставить вас самоудовлетворяться или вызвать вашего нексума. Я не Флавий, я не насилую. Молчите? Вызову-ка я на этот раз Флавия. Доставлю удовольствие и ему и вам.
Флавий едва успел отойти от двери, как Ларций раскрыл ее и встал на пороге. Он насмешливо кивнул:
— О, а вот и вы! Идите сюда, вы нам нужны.
Флавий вошел, осмотрелся. Уирка свернулась на койке, подтянув колени к животу и уткнувшись лицом в стену. Светлая домашняя рубашка слишком туго натянулась на плечах — похоже, пошире ей не нашли. Короткий рукав задрался на темном мускулистом плече. Да, вымахала за год… Ну ничего от прежней Уирки не осталось. Чужая девка. Впрочем, она ведь и был чужой — всегда. Тощая вот только, это да, это как было. Жилы нарастила, а мяса нет.
Нутро комнаты выглядело странно, и Флавий не мог понять, в чем эта странность проявляется. Вроде ничего не изменилось с тех пор, как он заглядывал сюда в компании смешливого доктора. И всё же чувствовалось что-то, напоминавшее сразу о борделе и о тюрьме. Какой-то запах? И что-то трепетало в воздухе, как будто по комнате носились невидимые птицы — искали выхода. У Флавия захватило дух — вот сейчас заденут крылом. Он отступил к двери. Как некстати, однако, разыгралось воображение!
Ларция тоже трудно было узнать: весь какой-то взъерошенный, словно дрался или плакал. Лицо покраснело, веки и губы припухли. Ларций мотнул растрепанной головой, указывая на неподвижное тело у стены:
— Она притворяется. Только что разговаривала, весьма нагло, надо сказать. Я ее разогрел ради эксперимента: нужно подобрать наркотик. Слегка перестарался. В общем, расслабь ее, и пусть отдыхает.
«Ясное дело — притворяется, — подумал Флавий. — Если бы это твои лекарства ее придавили, я тоже не стоял бы на ногах». Чем же они тут с Ларцием занимались, если Уирка не хочет даже посмотреть на нексума? Флавий присел на койку, опустил руку на вздрогнувший бок — и поразился тому, какой он горячий.
— Времени у вас не много, — сказал Ларций. — Не задерживайтесь к обеду. Отдохните, переоденьтесь — и приходите.
— К обеду? — удивился Флавий. Но Ларций уже вышел из комнаты.
— Вставай, — сказал Флавий неподвижному телу. — Не так уж тебе и плохо.
Уирка перекатилась на спину. Попыталась сесть — и грохнулась спиной на заскрипевшую койку. Но рассмеялась щедро. Флавий только не понял, что ее рассмешило: собственное состояние или его, Флавия, злость. Выглядела Уирка диковато: похотливо прищуренные глаза и ухмылка до ушей на темно-бордовой, влажной от пота роже. Отсмеявшись, она уставилась на Флавия снизу вверх:
— Не можешь не предавать, да? Скажи, зачем я этому извращенцу?
— Он не извращенец. Врач.
— Ах, вот оно что! Какие интересные у него способы л-лечить!
Она снова прыснула, и ее заколотило на койке. Флавий по-настоящему испугался.
— Ты на взводе. Боги, Уирка, да ты не в себе. Чем он тебя разогрел? Зельем? Руками?
— Языком. — Уирка отследила реакцию и снова взорвалась хохотом. — Угостил какой-то дрянью и болтал чепуху. Но дрянь у него забористая, ничего не скажешь! И сам он… Его, гада, ничем не проймешь. Вежливый, сволочь. Будет увечить и извиняться. А то и взгрустнет о моей печальной участи.