— Я планирую вырастить своего божка до размеров приличного божества. Кстати, я мог бы немного усилить его прямо сейчас, пожертвовав тобой. Скажи спасибо, что между полным контролем и убийством я выбираю первое.
Тут Ларций перевел глаза на Флавия — и улыбка его стала шире, ласковее.
— Флавий, как тебе идея? Я бы на твоем месте плясал от радости и целовал мне руки. Потому что мы если не полностью расторгнем вашу связь, то существенно ее ослабим. Вашу постылую связь. Вас же воротит друг от друга. Неужели вы хотите с таким настроением отправиться на тот свет?
— Так сегодняшний эксперимент — это было жертвоприношение? — спросил Флавий. — Ты знал, что подопытная умрет? Ты дал ей умереть, чтобы укрепить своего божка?
— Тебя и правда так волнует подопытная? — спросил Ларций. — Послушай: с помощью Крови Солнца я добьюсь, что зависимость Уирки от тебя останется если не прежней, то достаточно сильной. А вот ты полностью освободишься от своей зависимости и даже сможешь за нее отомстить. Освобождение, Флавий. Тебе его никто не даст, кроме меня. И за это я требую совсем немного. Только удовлетворить мой исследовательский интерес. Я хочу видеть обновление вашей связи. Хочу прикоснуться… почувствовать вас обоих во время слияния. После же мы поменяем божество для Уирки, и вы еще раз обновите связь. Опять с помощью Крови Солнца. И я пойму разницу.
Флавий не мог опомниться от ужаса: Ларций безумен и теперь ничуть не стесняется своего безумия. Эксперименты — предлог, ему, должно быть, просто захотелось оргии с нексумами. А потом он уничтожит свидетелей. Или станет играться дальше — если понравится. Придется устроить так, чтобы ему понравилось.
Уирка слушала внимательно, и темное лицо ее всё больше серело.
— Да подавись, — сказала она. — Ты всё равно ни на что не способен. С силой или без — ты же импотент, Ларций.
Ларций наклонился к Уирке и обнял ее за плечи — с таким видом, будто прикасался к чему-то на редкость неприятному, например, к прогнившей органической материи. Губы его исказила блудливая улыбочка.
— Угроза? Или предсказание? Я принимаю подачку. Сейчас.
Он вытащил из-за пояса короткий нож и распорол тунику Уирки от горловины донизу. Разрезал рукава — и туника распалась на три лоскута. Два из них Ларций смял и скинул на пол. Уирка откинулась на подушки, прикрыв глаза, а Ларций водил руками по ее обнаженным плечам, по бокам, по груди. Голос его изменился, стал расслабленно-нежным, довольным.
— Так, — говорил Ларций, — та-ак! Вот! Да! Я начну, а потом передам тебя Флавию. Крови Солнца у меня достаточно, не будем ее жалеть. Это ваше последнее слияние в настоящем статусе. Сделайте его праздником.
Флавий отдал бы дом с лабораторией за возможность стереть с его красивого лица выражение удовлетворенного гурмана. Хуже всего было, что Уирка словно таяла от прикосновений. Флавий с тоской смотрел, как лицо ее расслабляется, на губах появляется улыбка. И чувствовал, как в собственном его теле сквозь фантомную боль от тумаков проступает истома. Ларций шептал Уирке в ухо, и шепот его оглушал Флавия:
— Давайте подождем. Я не люблю… торопиться. Чш-ш… Тиш-ш-ше!.. — он придержал вскинувшееся под ним тело за плечи. — Потерпи. И скажи все-таки: почему? Я не ждал покорности. Не сейчас.
Флавий выпустил воздух, который набирал в себя, казалось, целую вечность. Грудь заломило. Всё, с чем он боролся, уничтожено и брошено к ногам, как грязная ветошь. Победа. Он может присоединиться. Полное слияние с нексумом под крылышком божества. А потом — возможность мстить сколько душе угодно. Хорошей они будут парочкой. А Ларций-то будет держать обоих — за связь, за то, что между ними, чего не видно и что руками не ухватишь… То есть Флавий думал, что не ухватишь. Значит, нашелся способ.
Уирка, раньше ты так себя не вела. Ты этого хотела, да? Вот этого — Ларция?
Ларций и Уирка смотрели друг на друга с одинаковым выражением — оба словно к чему-то прислушивались, чего-то ждали.
Ларций подцепил ножом узкий кожаный пояс Уирки — и на лице ее расцвела широкая радостная улыбка. Понимающая улыбка, словно они с Ларцием были заодно.
Флавий почувствовал, что его сердце схватили и тянут, пытаясь вырвать из груди. Его ослепила жгучая, околосмертная ненависть к Уирке. Он не стал ее сдерживать — и ненависть нексума рванулась ему навстречу, охотно и весело, словно зверь из открытой клетки.
Флавий шатнулся к столику. Рука сама схватила черный кинжал, и как только пальцы сомкнулись на рукояти, Флавий погрузился в красную тьму, в которой звучали голоса — один громче другого:
— Доктор! Слава богам!
— Соедини твоих верных слуг в вечной радости и верности!
— Открывайся! Сама!
— Что с тобой? Тебе плохо?
— Дай нам слиться друг с другом, как сливаются вместе языки огня.
— Не дури, загнешься от боли!
— Пусть мы будем нераздельными до тех пор, пока вечный огонь твоей милости не поглотит нас.
— Я лучше с отребьем, чем с тобой…
— Дай нам и в посмертии пребывать единым целым!
В этом мире, странно замедленном, тягучем, пахнущем кровью, нельзя было ни секунды стоять на месте, нужно было отбиваться от разрывающих изнутри и снаружи чувств. Отбиваться физически, руками. Хорошо, что правая рука получила острое прочное продолжение — так удобнее было резать плоть. Флавий ворочал тяжелое тело, покрывая его ранами, и не понимал, что сопротивления больше нет, что он борется с мертвецом.
Отпустило его не скоро, и он тут же почувствовал острую боль в левой ладони. Боль стремительно усиливалась, разгоняя морок: он ясно увидел комнату, кровь на полу и на стенах, тело Ларция в вязкой луже у своих ног.
— Так тоже можно, — сказала Уирка. Голос ее отозвался в голове гулко и больно. Уирка по-прежнему лежала на кровати — бледная, забрызганная кровью, но спокойная. — Развяжи меня.
Это звучало как приказ.
— С какого перепугу? — спросил Флавий, глядя на свою ладонь — на ней отпечатались красные следы зубов. — Ему, значит, ты позволяешь всё с первого слова, а мне приходится пользоваться сверлом?
— Медленно соображаешь. Ты убийца, Золотце. Развязывай. — В ней не наблюдалось ни малейшего намека на кротость, отрывистые команды она выцеживала с искренним презрением.
Да, сейчас ведь прибежит охрана. Интересно, Флавий очень шумел, убивая Ларция? Кажется, он зажал Ларцию рот — оттого и укус на ладони…
Флавий вытер черный кинжал о покрывало и перерезал веревки, спутывающие Уирке руки и ноги. Пока он возился, Уирка плевалась в него обрывками фраз:
— Отчет о деятельности Ларция будет представлен Моларису. О ваших… подвигах при последнем эксперименте я ему тоже сообщу. Идея найти нексумов и держать их обоих за связь… забавна. Хороши бы мы были с тобой — оба. — Быстрая ухмылка перерезала ее лицо наискось.
— Нельзя с этим играть, Уирка. А если бы я не успел?
— Не говори глупости. Ты, я были ему не нужны. А вот поиграть с полуразорванной связью… — Уирка передернулась.
— Ты знала его планы?
— Предполагала. Доказательств не было.
— А Квинтус? Откуда ты узнала о Квинтусе?
— А ты сам разве не понял, что он такой же нобиль, как я — героиня древности? То есть теперь-то он нобиль — до суда и Убийцы богов. — Уирка соскочила с кровати. — Дай-ка сережку. Да, да, ту, что у тебя в ухе. И запри дверь.
Получив сережку, она быстрыми и очными движениями — слишком точными для одурманенной — вдела ее в ухо и, повернувшись к Флавию спиной, взволнованно заговорила:
— Господин Моларис? Да, это я. Да, уже. Доказательства есть, но Ларций мертв. Да. Нет, это моя работа. Чем быстрее вы нас отсюда вытащите, тем лучше.
Флавий запер дверь на задвижку и уселся на кровать. Он почти успокоился и соображал ясно. Его подставили. У нексума ни капли совести. Все планы по приведению их отношений к удовлетворительному состоянию полетели в тартарары, и теперь придется уживаться с опасной непредсказуемой тварью, показавшей себя сейчас во всей красе. И Флавий в общем был даже рад. Тяжесть, дававшая все последние дни, улетучилась. Стало легко и почти весело.