— Ты знаешь, что такое медиатор? У дяди твоего такой же, верно? И других украшений он не носит? Ну, вот… — Уирка протянула руку к браслету, но коснуться не решилась. Растус положил браслет перед собой и продолжал говорить, постукивая по нему пальцем. — Я получил посвящение в Храме Солнца уже взрослым. Я добился крупных должностей и славных побед. И стал побратимом Ансельма.
Флавий слушал эти откровения и злился. Растус раньше ни разу не говорил, что связан. Значит, он все эти годы в ссоре с нексумом? Такое подточило бы самое железное здоровье. А своему врачу Растус ничего не сказал. Почему же сейчас говорит — и так спокойно?
— А когда открылось, что я получил силу недозволенным способом, что же предложил мой побратим? «Уходи в изгнание, я это как-нибудь переживу», — вот что я услышал от него! Когда я выступил с либертинами против жрецов, Ансельм отправился меня усмирять. Я здорово удивился, узнав, что он взял с собой вас с Ренатой. И уж совсем не рассчитывал, что он возьмет вас с собой сюда, в Скогар.
Растус отхлебнул из кружки, и тут Уирка, похоже, вспомнила про свое пиво. Она выпила залпом — поспешно, жадно, не сводя глаз с Растуса. Тот кивнул и продолжал:
— Не получилось из нас нексумов-побратимов из легенд, воюющих как один человек и уходящих в лучший мир бок о бок. Но и убить друг друга мы не можем. Не можем и договориться. Так где он?
На глазах Уирки заблестели слезы. Флавия замутило. Ансельм во всем — образец для подражания, племянница должна перед ним благоговеть. Что ж, нечего очаровываться — тогда не будешь разочарована.
Нет, ну каков его пациент! Молчание Ансельма легко понять: побратимство с Растусом могло его серьезно скомпрометировать. Но Растус-то почему молчал? Мог ли Флавий догадаться сам, правильно определить диагноз? Он решил, что, пожалуй, нет.
Растус привязывался к людям на свой манер, но в полуразорванной связи с врагом его было сложно заподозрить.
Это невозможно — столько времени вредить себе. Как должно быть все перепутано, извращено в голове и у Растуса, и у безупречного Ансельма. Как у опасных сумасшедших. У одного сумасшедшего. Боги, а девчонка-то, наверное, думала, что его дядя — идеал человека, воплощение божества!
Растус между тем продолжал уговаривать Уирку:
— Ансельм не станет меня убивать. Я не убью его. Никогда, понимаешь? И Ренату не трону. Но если станешь упираться, Артус тебя изувечит, и они… расстроятся. Где Ансельм? Сколько при нем людей?
— Почему ты не поговоришь с ним? — спросила Уирка.
— Я устал от разговоров. Неужели ты думаешь, что мы не искали компромисса? Это решается только силой. Сейчас я сильнее. Или нет? Сколько людей с Ансельмом?
Уирка всхлипнула.
— С ним четыре десятка человек. Семеро — нобили.
— О, вот как? — сказал Растус.
Флавий невольно оглянулся на воинов у соседнего очага. Если Растус хочет одолеть Ансельма силой, ему придется брать всех своих людей.
— Он в заброшенной деревне у Черного ручья, — сказала Уирка и заплакала, не стесняясь.
Растус подождал, пока она успокоится, и спросил:
— Скажи-ка, что там с колдовским амулетом? Флавий говорил, он у тебя?
— Он у дяди… Но я не видела… не видела, чтобы он действовал. Кусок металла.
— Ясно… Ну, проверим твои слова. Медлить нельзя, Уирка. Мы выступим сейчас же. Проводишь?
Уирка всхлипнула — совсем по-детски, и кивнула, пряча глаза. Флавий ее не жалел, но словно против воли перенесся из холодного дикого Скогара в частное имение. И не было никакой войны, просто дядя отчитывал капризную и избалованную «золотую деву», а та плакала. Стыдилась своего предательства? Предательство! Флавий произнес про себя это слово — и тут же вернулся в холодный дом на лугу, заваленном снегом. К допросу пленной, а не к родственному разговору по душам.
— Ну, вот и умница, — сказал Растус. — Имей в виду: обманешь — не пощажу. И мне будет больно — ведь твой дядя любит тебя.
Зря Растус завел об этом речь. Совсем не нужно было напоминать несчастной предательнице о том, что преданный ее любит.
Уирка сжала кулаки, взгляд ее заметался.
— Обещай, что, когда поймаешь дядю, я его не увижу.
— То есть он тебя не увидит? — Растус с усмешкой покачал головой и обернулся к Флавию.
— Собирайся. Едем в гости к моему побратиму.
Зазвучали приказы. Люди надевали стеганые поддоспешники, кольчуги — в войске Растуса зачарованные пластинчатые доспехи были только у нобилей.
Несколько человек вышли седлать лошадей для Растуса и нобилей, а еще для отряда разведки. Лошадей не хватало, многие либертины передвигались пешком.
Магда во главе небольшого отряда оставалась охранять дом, а с ней Маркус и Скъегги. Флавий, выходя за Растусом, увидел, как колдун с наглым видом развалился на лавке, прямо на сложенных шубах.
— Возьми с собой Магду, — сказал Флавий Растусу.
Тот обернулся:
— А? Зачем?
— Возьми. Не оставляй ее с этим белоглазым.
Растусу подвели оседланную лошадь. Он принял повод и оглянулся на дом.
— Ерунда. Магда ничего не сделала Скъегги. Вот тебе стоит его опасаться, — добавил он с ухмылкой.
Тут к нему подтолкнули Уирку, и он отвернулся от Флавия.
— Так. Сядешь впереди меня. Если я что-то заподозрю — придушу. Ясно?
Говорить с ним сейчас было бесполезно. Оставалось надеяться, что Магда сумеет за себя постоять.
Глава 13
Снег валил и валил, лошади увязали в нем по колено. И всё же либертины еще до полуночи были у той самой деревни. Растус знал, что она та самая, и без указаний жалкой предательницы, сидевшей перед ним. Знал потому, что в душе его поднималась радость. Так вода в половодье затопляет луга — и вот уже на месте жухлой травы и размякшей глины светлое озеро, куда смотрится небо. Не было теперь никакого Растуса с его планами, надеждами и тревогами. Была только радость встречи — с чем-то неизмеримо большим, чем он сам или даже Ансельм. Один и один — никогда не два, когда дело касается кор нексума. Благословение божества связывает их друг с другом — и остается с каждым из них. Один через другого, через свою связь нексумы прикасаются к божеству.
Двадцать лет назад Растус впервые услышал об удачливом военачальнике Ансельме Плусском — и с тех пор рассказы о его деяниях становились все интереснее.
Семнадцать лет назад Растус наблюдал триумф Ансельма, вернувшегося к императору с очередной крупной победой. И даже не смел завидовать — только восхищался и благоговел.
Он сделал всё, чтобы приблизиться к своему кумиру. Он поднялся так высоко, что Ансельм Плусский согласился с ним побрататься.
Кор нексум возник как обряд побратимства у воинов, желавших разделить судьбу на двоих. Это уже потом он вошел в моду у золотой молодежи как «брак на небесах». Та чаще всего связывалась на пике любовной игры. А Растус с Ансельмом побратались на радости после первого совместного триумфа. Они разбили варваров у южных границ, вернули империи ее часть, надолго отторгнутую в период смуты — и эйфория от победы послужила катализатором для душевной связи. После этого много лет в империи существовал единый человек — Ансельм-и-Растус. Но Ансельм не желал, чтобы люди об этом знали. Должно быть, уже вскоре после обряда понял, что он был ошибкой. А потом он предал Растуса ради империи.
Три года назад, когда Ансельм поднялся с войском против либертинов, они с Растусом впервые после ссоры поговорили друг с другом с помощью стеклянных шаров. С тех пор они беседовали часто, иногда — часами. Ансельм убеждал Растуса сдаться, Растус наслаждался разговором. Он даже думал, что всю эту возню с либертинами стоило затевать хотя бы затем, чтобы снова говорить с нексумом.
Год назад Ансельм пообещал императору, что поставит перед ним на колени Растуса или умрет. Растус был польщен и растроган.
Он надеялся, что когда-нибудь сорвет венец победителя с головы Ансельма и отделит эту голову от тела. Или погибнет, проиграв Ансельму — но только ему. Такая смерть их не унизит. Они вместе отправятся на встречу с Солнцем и там наговорятся вдосталь.