— Пройди вдоль озы, — посоветовал он. — Может, ты просто не видишь. Уирка ранена, ей нужна помощь. Твоя помощь, Ансельм. Боги, Ансельм, есть хоть кто-то, кого ты не бросишь, не оставишь? Хоть кто-нибудь, кого ты не предашь?
— Здесь никого нет, — прозвучало у Растуса в ухе. — Где вы? Где Уирка?
— Ты меня не слушаешь.
— Где она?
— Вели спутникам вернуться, а сам иди к Липовой лощине. Мы на ее западном краю.
Ансельм умолк, а Растус принялся высчитывать, сколько времени нужно, чтобы добраться от Малого мха до Липовой лощины. Сам он хорошо изучил эти леса. А что же Ансельм? Посмотрим. К болоту он подошел быстро.
Растус смаковал вино, прикрыв глаза. И шел рядом с Ансельмом по сырому холодному лесу. Чувствовал плотный наст под ногами, обволакивающую тьму, пронзительный ветер. А вот Ансельма не чувствовал. Ансельм скользил рядом, недоступный и непостижимый, как божество.
Дорога шла по краю болота? Чувства у Растуса так обострились, что он слышал, как скользят по слежавшемуся насту легкие снежные кристаллики. Слышал вкрадчивый змеиный шелест, тихий шепот, слабое дыхание.
— Ты издеваешься, — заявили ему в ухо так внезапно, что Растус вздрогнул и облился вином. Голос звучал спокойно и размеренно. Ансельм даже не запыхался. Однако! Скоро же он добрался до назначенного места!
— Что, уже успел осмотреться? — спросил Растус. — Ты где?
— Западный край Липовой лощины. Как ты и сказал.
— Я так сказал? Точно? И что, здесь ничего нет? Ты хорошо искал, Ансельм?
Молчание.
— Возможно, я перепутал. Возможно, мы на восточном конце.
— Дешевый фигляр, — сказал Ансельм, и Растус обрадовался: наконец-то живой отклик.
— Устал? Обещаю, Ансельм, Уирку ты найдешь на восточном входе в лощину. Играть с тобой мы больше не будем. Прощай, Ансельм.
И потер сережку, разрывая звуковую связь. Всё. Сейчас Ансельм встретится с воинами Артуса. Вряд ли он узнает, что нексум дал ему шанс отомстить за племянницу. Интересно, каково сейчас Уирке? У Артуса нет никаких распоряжений насчет приманки. С него станется оставить ее умирать, не добив. Под теплым плащом, чтобы дольше мучилась.
Растус умилился: вот так он и умрет, жалея ту, за чью смерть помог отомстить. Жалея врага, похитившего у него надежду на реванш и любимую женщину. Умрет не от руки нексума, как хотел, но вместе с ним, и сам устроит их общую смерть.
Страха он не чувствовал, даже возбуждение улеглось. Было любопытно: какова она, смерть от кор нексум? Какой бы ни была, он к ней готов.
Однако время шло, а Растус всё еще жил. Он отставил пустой кувшин, встал, чувствуя, что пол под ногами клонится то в одну, то в другую сторону. Пошевелил палкой поленья в очаге, полюбовался россыпью искр — даже языки пламени рядом с ними казались тусклыми. Подкинул дров. Налил себе ещё вина и снова сел на кровать. Сколько там идти-то через эту лощину?
Резкий вопль заставил его подскочить. Вино выплеснулось на одеяла. Растус залпом опорожнил кружку, поднялся — и его повело в сторону. Ух! Напился. Как тут достойно встречать смерть? Он же лыка не вяжет.
Растус вышел из ниши в общую залу.
Его люди столпились над чем-то лежащим на полу между первым очагом и столами. Размахивали руками и гомонили. Когда дверь бухнула о стену, все взгляды обратились к Растусу.
— Что случилось? — спросил он — пожалуй, даже слишком громко. — Кто орал?
К нему метнулись двое. Один подлез вплотную, и Растус не сразу понял, что его хотят поддержать, чтобы ненароком не упал. Он отпихнул непрошенного доброхота и обернулся к тому, кто пытался ему что-то втолковывать. Тот осекся под взглядом Растуса, поежился и проскулил:
— Врача бы…
Кому врача? Почему врача? Флавий что, опять куда-то удрал?
Перед Растусом расступились, и он увидел Флавия. По крайней мере судя по одежде, это точно был Флавий. А так Растус ни за что его не узнал бы. Никогда у холеного медика не было такой напряженной, неестественной позы, такого землистого лица. Он сидел на полу скособочившись, прижав руки к груди. Похоже на приступ внезапной острой боли. Как будто клинок вошел под сердце. Удар с ним, что ли? Только этого не хватало!
Растус склонился, морщась от подступившего головокружения. Флавий поднял на него мутный взгляд и выдавил из себя:
— М-магда…
Зубы лязгнули друг от друга. Флавий затрясся.
Растус рявкнул отребью: «Пошли вон!» — и опустился на корточки рядом со своим скорчившимся на полу медиком.
— Послушай. Ты, конечно, самовлюбленный скот, но ты, вероятно последний нобиль, и… Думал бы я раньше, что так выйдет, долго бы… Нда. Но вот что я тебе скажу. Ансельм этой ночью либо погибнет, либо явится сюда. И здесь… хм… тоже погибнет. Для Магды и для тебя, дубина, это шанс. Бери дело в свои руки. Магду и Маркуса можно спасти, если не ныть. Скажешь ей, что я… Ничего не скажешь. Не смей ныть, дубина! Мне хуже. Я ее любил. Ясно? Ты даже не представляешь, каково это — любить.
Флавий сильнее прижал руки к груди и вдруг повалился ничком. Растус перевернул его — и оторопел. На темно-сером лице пузырилась ярко-оранжевая пена.
— Эй, ты что? Эй! Он прокусил язык. Сделайте что-нибудь с этим болваном!
Растус расстроился: кто же позаботится о Магде, если Флавий ни с того ни с сего собрался помирать? И вдруг он всё понял: и кем была Магда для Флавия, и что Магды больше нет. Он встал, оставляя в руках отребья последнего нобиля, который ушел с ним из империи. Агония? Да, Магда мертва. Иначе и быть не может. Сегодня ждал смерти один нобиль, а дождался другой. Флавий взял на себя смерть патрона?
Растус доковылял до хозяйских кресел у очага и тяжело, грузно осел в них.
— Эй, принесите вина! Из моей горницы несите, там ящик у постели.
Мысли путались, рвались как гнилая веревка. И никак не избавишься от этих обрывков. Да, теперь всему конец. Надо бы еще выпить.
— Что со временем? — спросил Растус слугу, забирая у него полный кувшин. — Уже рассвело?
— Да, патрон.
Вот оно как. И снова подумалось: «Этой ночью ждал смерти один нексум, а умер другой…»
— Флавий, похоже, кончается, — сказал слуга, и от его голоса обрывки мыслей полностью рассыпались. — Что делать, господин?
— А? А что делать? Положите его в сенях.
Слуга отошел. Растус некоторое время пытался вспомнить, о чем он думал. Значит, уже утро. Артус не вернулся, и никто из его людей тоже. Ансельм невредим — у него, должно быть, сейчас только кружится голова от того, что нексум напился. А Магда погибла. Стоп. Откуда это известно? Кто-то докладывал же! Или нет?.. Фух! Надо бы еще выпить.
Когда кувшин опустел наполовину, снова явился кто-то из отребья. Растус не мог вспомнить его имя, оно ускользало, как слишком мелкий предмет из трясущихся пальцев, и это раздражало.
— Господин, люди ждут указаний.
Какие им еще указания?
— Сядь. Выпьем, — сказал Растус и тут же забыл о собеседнике, поэтому изумился, увидев перед собой кружку — оловянную, помятую, какие носят в походных сумках простые воины. Это что ему подсовывают? А-а! Он наклонил кувшин и щедро плеснул туда драгоценного вина.
— Так о чем мы?
— Распоряжения, господин.
— А. Распоряжения тебе. Какие тебе распоряжения? Ансельма нет. Слышишь? Нет Ансельма. И Артуса нет. Нет ни Магды, ни Уирки. Никого. Ясно тебе? И меня нет. Некому распоряжаться. Подите вы прочь, оставьте меня!
— Но, господин….
Растус рассердился еще больше. И как земля носит таких болванов?
— Утро уже. А меня нет. Понимаешь?
— Господин, а как же люди? Что нам делать?
— Что делать? Пить. А потом поедем… на охоту поедем. Девок где-нибудь найдем. Девки необходимы. Всем. Всем необходимы девки. Без них никак. Понимаешь?
— Мы остаемся здесь, господин?
Растус кивнул. Вот именно, здесь. Зачем куда-то ехать? Когда ты никому не нужен, ты можешь быть где угодно.
— Да ты пей, — сказал он. — И тащи еще вина. День будет долгий.
Часть 2
***