Растус проснулся с криком и увидел перед собой перекошенное лицо Магды. От догорающих в очаге углей по лицу перебегали причудливые черно-алые тени.
Он рванулся — и понял, что Магда сидит у него на груди, голая. Попытался сбросить, но она сдавила ему ребра ляжками, ухватила за горло и принялась душить.
Растус был из тех, кто, испугавшись, бьет сразу. Но сейчас он не чувствовал ни рук, ни ног. На каждую попытку повернуться ведьма больнее сжимала хватку — и все шире улыбалась. Он решил, что еще спит. Как вырваться из сна, он знал: умереть. Но так умирать не хотелось.
И тут Магда сказала голосом его старого учителя риторики:
— Ты совсем рехнулся? Даже не сопротивляешься.
Злость заставила Растуса сделать усилие, какого он сам не ожидал. Он вцепился в глотку оседлавшего его существа — и тело Магды рассыпалась сотней мышей. Зверьки разбежались во все стороны. По животу, по лицу, по плечам Растуса. Он вскочил — и увидел, что мыши собираются в темном углу за ложем, стекаются живыми пушистыми каплями в черную шевелящуюся лужу.
А когда они собрались там все, из угла поднялся человек. Высокий, крепкий. На широкой груди блеснули стальные полосы. Пурпурный плащ шевельнулся за спиной как сложенные крылья.
— Не надо, — попросил Растус.
Ансельм шагнул к нему, меняясь так быстро, что лицо и тело его струились, как вода.
— Так лучше? — сказал Арзран.
Следующая его личина была Растусу незнакома: заросшая неровной щетиной плоская морда с толстым пористым носом и мешками под глазами. Лицо забулдыги из отребья. Плечи сгорбились, ноги укоротились. И Растусу даже показалось, что от тела забулдыги идет запах перегара, закисших шкур и давно не мытого тела.
— Да что угодно лучше, чем смерть, — пробурчал Растус, садясь на кровати.
Арзран присел рядышком, локоть к локтю.
— Вот как? Разве ты не искал смерти? — он огляделся по сторонам и добавил: — Есть чем промочить горло?
Растус покосился на него:
— А разве ты питаешься не кровью?
— Говорю же: нет. У тебя в дорожной сумке фляжка с вином. Принеси.
Растус и забыл об этой фляжке. Ему стало жалко вина.
— Знаешь где — сам возьми.
Арзран рассмеялся и встал. Растусу показалось, что он не касается пола, но Арзран сделал два вполне убедительных шага, снял сумку с крюка на стене, вынул серебряную фляжку и вернулся на ложе. Отхлебнул сам и протянул фляжку Растусу.
Растус, содрогнувшись, отпил глоток. И только почувствовав вкус вина, окончательно убедился, что это не сон.
— Ну вот, а теперь, когда мы успокоились, давай обсудим дела, — сказал Арзран. — Скажу сразу: ты жалок. Забился в нору, оплакиваешь чужую бабу. Нексума боишься встретить лицо к лицу.
— Ты пришел говорить о Магде и об Ансельме?
— Мне важно всё, что касается моих подопечных.
— Приведи сюда Ансельма, — сказал Растус. — Увидишь, кто из нас боится встречи.
— Может, тебе еще сопли вытирать? Совсем обнаглели…
— А, так ты только болтать горазд? — Растусу было плевать, божество Арзран или нет. Он сейчас грубил бы самому Солнцу.
Арзран отобрал у него фляжку, поболтал ею, словно выяснял, сколько еще осталось вина.
— Забавно смотреть, как ты пытаешься вывести меня из себя. Ты жалок. Хватаешься то за одного, то за другого. Никто не хочет с тобой играть, а заставить их ты не можешь. Уже не можешь, Растус.
— Да замолчишь ты или нет?
Арзран увернулся от удара, вскочил с кровати. Приложил флягу к губам. Скосил глаза на Растуса, прыснул.
— Ну, попыхти! Ты называешь скогарцев варварами, а сам точь в точь как они. Дед из Ольми, бабка вообще из рабов. Кстати, поэтому я и беседую с тобой, а не с Маркусом. Не переношу ромеев, а ты все-таки не безнадежен.
Растус откинулся назад, прислонился спиной к стене. Похоже, Арзран знает о нем все. Ну и пусть куражится. Может, если не отвечать, быстрее отстанет?
— Черный кинжал ты потерял, — говорил Арзран. — У тебя в руках был Убийца богов, кинжал, способный вытянуть силу из наполненного ею предмета — и человека. Здешние колдуны, кто поосторожнее, с помощью заклинаний собирают силу в предмет, творя себе в помощь маленькое, скажем так, локальное божество. Другие тянут силу в себя — и она преображает их, подчиняет и сводит с ума. Но и такой путь доступен лишь немногим, посвятившим себя тайному знанию. А с черным кинжалом любой профан насосется силы, было бы откуда брать. И такую штуку ты выпустил из рук! Всё упустил и решил сдохнуть. Дело твое, но сначала рассчитайся со мной. С моей помощью ты получил больше силы, чем любой нобиль при посвящении. И можешь стать еще сильнее. Мы соберем силу здесь, а потом в храмах империи. У нас будут адепты, мы станем давать посвящение. Всё как ты хотел. Я буду богом, ты — жрецом.
— Угу, — сказал Растус. — Отличная тактика. Хочешь быть поближе к божеству? Вырасти свое. Нет уж, позволь мне самому выбирать, кому поклоняться.
Физиономия забулдыги расплылась в улыбке:
— Брезгуешь, плесень? А кем, как ты думаешь, были твои имперские боги? Из какой щели вылез ваш Солнце? Прежде чем занять место в пантеоне ромейских богов, это солнышко светило в пустыне чумазым дикарям. А у ромеев был свой солнечный бог. Куда он делся? Заменили божком из пустыни, потому что он больше давал? О, я потерся при ваших храмах и знаю больше, чем некоторые жрецы. И я тобой, грязной трусливой скотиной, не брезгую. Ты мне нужен. Сдрыснуть вздумал? А куда? В тебе силы местной богини больше, чем положено смертному. Ты никуда из этого мира не денешься. Сила удержит тебя здесь. И отдаст в полную власть мне. Просто потому, что у меня ее больше. Ясно? Ты в моей власти. Тебя заложил мне твой жрец. Так что будь умницей, Растус, и не зли меня.
— Уйди, — сказал Растус устало. И тут же испугался: а что, если Арзран и правда уйдет? И тогда уже совсем ничего не будет. Вообще ничего. Никто не станет ни пинать, ни угрожать. Его оставят валяться в полном ничтожестве. А сейчас еще есть шанс подняться. Подняться и развернуться — а там он посмотрит, кто будет указывать: дохлый колдун, возомнивший себя божеством, или он, Растус.
— Хорошо, — сказал он. — Что тебе нужно?
Арзран наклонился к нему, обдавая запахом, неожиданным для пропойцы: древесная гниль, прелый лист, влажный мох. Вид он сохранял вполне человеческий, хотя и неприятный, и от этого несоответствия вида и запаха мутило. Кстати же и голос Арзрана не соответствовал виду . Если судить только по голосу и по речи, Растус мог бы поклясться, что перед ним не бывший скогарский колдун, а столичный ромей.
— Сначала я приведу тебя в чувство, — говорил Арзран. — Ты уже почти опомнился. Вино и девки вытянули из тебя ядовитую дурь. Теперь, надеюсь, ты снова сможешь владеть собой. Собой, Растус. Не Ансельмом, не Магдой. Твою проблему с кор нексумом мы решим. Вот увидишь. Божество в силах расторгнуть нерасторжимое. Но сначала займемся основным делом. Раз черного кинжала у нас нет, нам нужна жертва. Человеческая, да. И чем больше она будет, тем лучше.
Растус молчал. Он готовился чему-то подобному с тех пор, как Арзран впервые заговорил с ним. И сейчас прислушивался к себе: готов ли? Пожалуй, да. Он примет планы колдуна одним глотком, как отвратительное лекарство. Работал же он с подлецом Артусом, с ничтожеством Флавием. Сработается и с Арзраном. Если уж не получается умереть.
Арзран поднял фляжку к его лицу и хлопнул по ней. Звук получился звонкий, словно по пустому сосуду ударили не рукой, а деревянной палкой.
— Эй! Очнись! Слушай внимательно. В здешних лесах видели конунга Сверри. Ты о нем что-нибудь слышал?
— Разбойник, — ответил Растус.
— Ну, можно и так сказать. Только этот разбойник называет себя сыном конунга, убитого десять лет назад. И претендует ни больше ни меньше как на целый Скогар. При нем три большие сотни воинов. Он человек молодой и неглупый. Ты найдешь его и поддержишь.
— И что мне это даст?
— А то, что твой Ансельм с кинжалом и амулетом неуязвимости все еще здесь. Ты возьмешь вместе со Сверри усадьбу лагмана, а потом предложишь Ансельму обменять усадьбу со всеми обитателями на кинжал и собранную силу.