Однажды он сидел там, стараясь ни о чем не думать. Слушал журчание воды, смотрел на черный стеклянистый снег, на кусты по краю оврага. Почки на кустах набухли, с ветвей свешивались длинные сережки. Флавий уловил тонкий аромат, схожий с ароматом сирени, прижался лицом к оживающим ветвям и застыл. Его настигли мысли о Магде. О Магде живой и теплой. О Магде, способной усладить и насытить тело. Кругом весна, а Магды нет, и он мертвый. Мертвый… Никогда больше он не привлечет ни женщину, ни мужчину, никогда не получит ни ласки, ни восторгов.
Скоро он забудет, каково это — быть живым, и перестанет тосковать по жизни. Ляжет в весеннюю грязь, серый и мертвый под светом и синевой. Сухая ветка весной… Он всхлипнул. А ведь раньше подобная метафора заставила бы его скривиться.
И вот когда он совсем приуныл, размышляя о литературе, со стороны леса по дну оврага к нему вышла Рената — в одежде скогарского охотника, в круглой шапочке, с мечом на боку, с луком за плечом. Она двигалась быстро и уверенно, а увидев его, замерла.
— Флавий? Пресветлые боги, Флавий! На кого вы похожи!
Он дернулся бежать, хотя понимал, что бежать некуда, разве что выскочить на открытое поле перед калиткой.
— Погодите! — позвала Рената. — Надо поговорить.
— Что? — Флавий совсем растерялся. — О чем?
Маркус предлагал попросить помощи у Ренаты. Что ж, вот и она, а Флавий дрожит, как заяц. Надо собраться с силами. Где его манеры? Надо склониться перед госпожой.
От поклона потемнело в глазах, и голова пошла кругом. Рената молчала, опустив глаза. Она как будто смутилась.
— Спасибо за Уирку, — наконец сказала она.
— Не за что. Я ни при чем.
— Разве вы не помогали ей? Разве не вы убедили Растуса вернуть ее нам?
«Интересно, с чего она это взяла? — подумал Флавий. — Неужели Уирка рассказала? Ну, может, ей я и правда показался спасителем».
— Как она?
— Жива.
«Это я понял», — подумал Флавий и сам удивился своему раздражению. Он присматривался к кустам за спиной Ренаты, прислушивался — нет, никого. Ждут? Или она правда одна? В чем тогда подвох? Или нет никакого подвоха?
Куда она шла — в усадьбу? Следить за людьми лагмана? Или Ансельм со своими всё же перебрался в усадьбу? Спрашивать об этом напрямую, конечно, не стоит.
— Ну и хорошо, — он изобразил улыбку. — С вашей кузиной сложно. Я понимаю, как вы мучились, пока она росла.
— Да он еще не выросла.
Ответная улыбка тронула губы Ренаты. Флавий пропустил смешок, и она рассмеялась тоже, коротко и сухо, будто кашляла. И тотчас себя оборвала. Уставилась на него в упор своим честным взглядом — будто сверло воткнула.
— Я знаю, как вам тяжело.
Флавий едва сдержался, чтобы не прервать ее какой-нибудь колкостью. Рената, должно быть, поняла, что допустила бестактность, и поправилась:
— То есть не знаю, конечно. Я только читала о нексумах. Странно, что именно вы… Что вы способны на вечную любовь.
«Ого! Слышишь, Магда? У нас вечная любовь. Вот как это называется! Представляешь?»
— Я понимаю, как это чудовищно — когда чужая душа тянет в могилу, — не унималась Рената.
«Ох, откуда она знает?»
— Да, именно тянет, — сказал Флавий. — То самое слово.
Рената волновалась все больше и больше: вся так и вытянулась в струнку, Флавию даже показалось, что она вибрирует. Голос ее звенел:
— Должно быть, и Магде плохо. Ей будет легче, если вы успокоитесь.
«Слышишь, Магда? Ты меня чувствуешь? Если бы ты могла хоть что-то чувствовать, ты не оставила бы меня… Одного».
Теперь Флавий по-настоящему разозлился. Зачем эта дура к нему лезет? Любовь, вечность… Он ей покажет любовь.
Он как мог смягчил взгляд. Только не кокетство — оно все погубит. С Ренатой подойдет — что? Нежная грусть.
— Знаете, я ведь… Я хочу забыть все, что связано с Магдой. Рената… Вы поможете мне — забыть?
Он коснулся ее локтя, и она отстранилась, чуть ли не отпрыгнула. Тогда он покаянно опустил глаза. «Сквозь глину сочится вода… Высокое небо, как же здесь грязно! Так. Где я? А…» Флавий посмотрел на свою руку — грязная, с обломанными черными ногтями. Такой только к домнам прикасаться…
— Вы вызвали меня на откровенность, — продолжал он, собравшись с мыслями и поднимая на Ренату молящий взгляд. — Вы единственная заговорили со мной о моей боли, — и теперь убегаете?
Рената кусала губы, выкатывала свои настырные гляделки. Смешная: сама заварила варево — и сама же испугалась. Наконец заговорила — изменившимся, низким голосом:
— Если бы я могла вам хоть что-то посоветовать… Но я…
— Мне легче уже от того, что можно выговориться. Рассказать тому, кто готов слушать.
Так, а теперь нужно закругляться. Он не в той форме, чтобы долго играть. Получил признание — и для первого раза хватит.
— Я не держу вас — не имею права. Спасибо за разговор, мне еще привыкать к тому, что я кому-то ну… небезразличен.
Здесь Флавий позволил себе ласкающий тоскливый взгляд из тех, какими пользовался редко, справедливо считая их практически неотразимым оружием . Рената пошатнулась, чуть не угодила сапожком в ручей — попал! — и посмотрела так, словно ей больно.
— Идем со мной? И я, и кузина — мы за вас… Будем просить за вас. Вас примут.
— Ансельму сейчас не нужен пленник, — сказал Флавий. — Лишняя обуза.
Она замотала головой.
— Не обуза. Нет! Пойдем!.. Что сделать, чтобы ты поверил?
— Вам я верю, госпожа, — Флавий снова поклонился — и прикрыл глаза, справляясь с головокружением. — И кузине вашей верю. И знаю, что Ансельм человек чести. Именно честь и обяжет его судить меня как преступника. Вот если я сделаю что-то для вас… Что-то, что позволит забыть о моем прошлом. Я ушел от Растуса, но этого мало.
— О! От вас сейчас нельзя требовать подвигов. Вам самому нужна помощь. Послушайте! Неужели вы вот так уйдете? Я могу вам помочь. Я хочу помочь. Я должна. Давайте увидимся завтра утром. Я что-нибудь придумаю.
— Хорошо, — сказал он. — Только поклянитесь, госпожа Рената, что ничего не расскажете обо мне Ансельму.
— Если хочешь… если тебя это успокоит… Клянусь.
Она перешла на «ты», ничуть не смутившись. Должно быть, давала понять, что берет его судьбу в свои руки. Флавий предпочел не заметить этого перехода.
— Тогда до встречи на рассвете, госпожа. Здесь же, в овраге, только ближе к лесу. Мне будет спокойнее.
Она посторонилась, давая ему пройти. Флавий ухватил ладонью ее предплечье — жест приветствия у имперских нобилей. Румянец расцвел на щеках Ренаты, сочные губы приоткрылись, черные глаза распахнулись во всю ширь. Флавий сжал ладонь, отпустил — и пошел вперед, чувствуя на затылке ее взгляд. Или это только казалось? Проверять он не стал.
Какая, однако, удивительная сила в чужом восхищении! Он больше не чувствовал себя изгнанником, уродом, сухой веткой. Ожить не ожил, но повеселел и внутренне согрелся.
Надо подумать, чем полезна Рената. А вдруг она и правда согласится на кор нексум?
От этой мысли он похолодел.
С одной стороны, вот она — помощь. Вот он, новый нексум. Хорошенькая женщина из хорошей семьи. Такую приятно иметь. Ему позавидуют даже столичные нобили. И Ансельм — неужели не пощадит нексума своей племянницы? Вот только у Ренаты такой характер, что это она будет иметь Флавия. Ну и пусть. Ничего другого, похоже, не остается. Причинить себе новую любовь. Заменить мертвого нексума живым, укрепиться в этом мире, уязвить Магду, плюнуть в лицо судьбе. И провести остаток жизни под каблуком вздорной дамочки.
Что ж, завтра при встрече с Ренатой он будет готовить почву.
Жаль, что нет Маркуса, но можно попробовать провести обряд и без жреца. Маркус объяснял, как.
Размышляя так, он опустился рядом с ручьем, прямо на раскисшую землю. Рената его уже не видит, поэтому можно отдохнуть. Он так устал… устал держаться, притворяться нормальным, говорить, думать. Он лежал щекой в глине, смотрел на искрящуюся под солнцем воду, щурился — и совсем ничего не чувствовал, даже тоски по Магде. Какое-то отупение сошло на него, парализовало разум и душу. Не скоро он нашел в себе силы подняться и идти дальше.