Он склонился над постелью, нащупал горячий, в испарине, лоб. Провел рукой до обнаженной шеи. Приставил пальцы к бьющейся жилке, прослушал пульс. Пульс частил вовсю. Флавий повел руку ниже и неожиданно наткнулся на одеяло. Обернулся, ища глазами Крючка. Не нашел и спросил:
— И повязка тоже невидимая?
— Все, что надето на человека, и все, что он держит в руках, — отвечал Крючок.
— Хм… Удобно. Ну, в смысле, человеку. А мне-то как?
«Но одеяло он не держит… Подушка-то почему не исчезла?» — подумал Флавий. Подцепил одеяло — а, вот что! Оно подоткнуто под руки! — вытащил его и скинул вниз. Одеяло упало рядом с кроватью и стало видимым. Самое обычное, грубое, шерстяное. Флавий сам таким укрывался.
— А где Туррис? — спросил Флавий. — Где его носит? Или он решил, что уже все сделал для раненого?
Похоже, придется помучиться, и одним вливанием Крови Солнца не обойдешься. Кстати, осталась ли она у Артуса?
— Здесь Туррис, — откликнулись из угла горницы. Голос был хриплый, бесконечно усталый. — Туррис уже успел закрыть глаза троим. Последний умер от боли, когда Туррис отрезал ему руку. Туррис устал. Туррис не понимает, какого козлища ему вообще привалило столько работы. Кажется, наш патрон заразился безумием от Растуса. Или, может быть, все сходят с ума, кто связывается со здешними колдунами? Восемь человек за день, почти половина отряда. А новый такой отряд за годы не сколотишь.
— Нам бы поменьше рассуждать о делах патрона, — проворчал Крючок. — Наше дело — верность.
— Я готов помогать. Распоряжайтесь, господин Флавий. — Из голоса Турриса ушло мрачное оживление, он стал совсем тусклым. Голос смертельно уставшего человека, который ни на что не надеется.
— Доктор! — позвал Крючок. — Там можно… того. Чтобы увидеть, можно обсыпать чем-то.
«Рану-то я чем обсыплю?» — подумал Флавий. Он велел Крючку выйти и никого не пускать в горницу, чтобы не путались под ногами. Вдвоем с Туррисом они обнажили бок, Флавий вслепую прощупал шов.
Стал искать Артусов запас Крови Солнца — не нашел. Флавий знал, что Артус хранит его в серебряном флаконе, вшитом в пояс.
Флакон был почти пуст. Флавий обратился к божеству с короткой ритуальной просьбой, промазал шов раствором Крови Солнца, добавил несколько капель в чашку с опием и дал раненому выпить. Теперь Кровь Солнца в нем будет бороться с заражением. Сам Артус сам мог бы сделать это для себя, будь он сейчас хоть на что-нибудь способен. Если это не поможет— что ж, значит, такая у него участь. Впрочем, рана не показалась Флавию смертельной для нобиля. Он решил, что сделал всё, что мог. Самому что-то снова захотелось спать. Как он всё-таки слаб еще! Непозволительно слаб.
Флавий задернул полог и опустился на лавку у стола.
Крючок принес ему воды в деревянной кружке и холодное мясо на разделочной доске.
Флавий отхлебнул воды — теплая, и прошла вроде бы неплохо, без боли. Достал из-за пояса нож Уирки, отрезал себе кусок мяса. Жесткое, одни жилы. Пососал — и понял, что проглотить не сможет.
— Нет ли бульона? — спросил он у Крючка.
— Есть, господин. Делали для патрона, немножко осталось. Согреть?
— Согрей. Я себе испортил желудок, есть не могу.
Пока Флавий ожидал бульон, к нему подсел Туррис. Флавий не видел его, но по тяжелому дыханию понимал, как он устал. Голос у Турриса был безнадежно-мрачным, когда он заговорил:
— Я расскажу, что случилось. Маркус обучал тебя жреческому делу. Может, ты сумеешь объяснить, во что мы вляпались и что теперь делать?
Он стал рассказывать, а Флавий слушал, попивая маленькими глоточками жидкий теплый бульон, который подал ему в миске Крючок.
***
Покинув Растуса, Артус собрался по руслу Каменки добраться до Озера Ста Рукавов. Там обжитые места, главная усадьба конунга.
Первую ночь рассчитывали провести в большой усадьбе, расположенной в тридцати милях от дома, где остался сумасшедший Растус. Но, должно быть, промахнули мимо. А может, и вовсе заплутали. Каменка выделывала петли, разделялась на рукава, встречалась с другими речками, и Туррис не мог бы сказать, идут они все еще по ее руслу или по руслу одного из ее притоков. Вдоль левого берега тянулось болото. Справа уходили к горизонту засыпанные снегом поля. Над головой висели черные с проседью тучи. Мир вокруг был пуст, как до сотворения первых людей.
Стало темнеть, пора было искать убежище на ночь. Выбрались на правый берег, огляделись — и особенно глазастые приметили далеко в стороне, в складке пологих холмов высокие деревья и крыши. Побрели туда — гуськом через поля. Мокрый снег налипал на снегоступы. Туррис попробовал их снять и тут же провалился по пояс. Идти мешали кусты, люди попадали в их переплетенные ветки как в силки.
Чем ближе подходили, тем подозрительнее казалась деревня: ни окрика, ни дымка, ни собачьего лая.
Деревня была покинута. Дома и стойла пустовали, в сараях догнивали остатки сена. Люди Артуса присмотрели пару крепких домов для ночлега. Артус горевал: «Боги, это ж надо докатиться до такого: ночевать в вонючих норах, покинутых отбросами!» Однако воины его радовались и такому пристанищу.
Спали до полудня, так измучила их дорога. Позавтракали сухарями и вылезли из дымных хижин в хмурый, заваленный снегом мир. И поняли, что заблудились.
Везде, куда хватало глаз, тянулись поля. Небо покрывала плотная пелена облаков, и определить стороны света получилось не сразу. Решили выбираться к реке на удачу, надеясь по дороге подстрелить что-нибудь на обед. Но вся дичь куда-то попряталась. Да еще поднялся сильный ветер. Обдирал щеки, закрывал глаза, сбивал с ног.
Когда вместо реки впереди показался лес, Артус поинтересовался у Турриса, не перепутаны ли здесь направления каким-то колдовством.
Даже самые стойкие воины застонали и заскрипели зубами, когда им велели возвращаться. Тогда Артус решил идти к реке лесом. Ночевать под прикрытием деревьев лучше, чем в открытом поле.
Лес оказался приветливым и светлым. Между старыми березами виднелись темно-зеленые свечки можжевельника, голые кусты шиповника и малинники в шапках снега. Нашлась зарастающая просека: похоже, здесь еще недавно проходила дорога.
Ветер запутался в деревьях и присмирел, и люди взбодрились. Шли быстро, держа путь на юго-восток. Местность поднималась, сначала еле заметно, потом всё круче, и вот отряд Артуса оказался у подножия холма, такого отвесного, что, казалось, земля здесь встала на дыбы. Туррис задрал голову, придерживая шапку. Перед ним тянулась высокая гряда, заросшая старым хвойным лесом. Склон был настолько крут, что снег на нем не держался. Черная стена — либо обходить, либо перелезать.
Пошли вдоль гряды — и увидели лестницу из корней. Она вела вверх, к месту, где в холме зияла щель, словно из разрезанного пирога вынули кусок. В щель смотрело по-вечернему смуглое небо.
Артус кликнул Турриса, и они вдвоем полезли вверх, опираясь ногами на выступающие из мерзлой земли корни. Добрались до распадка и заглянули на другую сторону гряды. Их взорам открылась круглая плоская долина в полмили шириной, окруженная обрывистыми склонами. Посередине высился большой дом из камня и кирпича. С башнями, с застекленными окнами — совсем как на севере империи.
Сквозь частые переплеты окон отражалось небо, и казалось, что дом смотрит на мир множеством фасетчатых, как у насекомого, глаз. Из многочисленных труб не поднимался дым. Никакой ограды, только перед входом два каменных столба с широкими каменными чашами наверху. Из чаш рвалось к небу бледное пламя.
Слева из-за башен виднелись кроны деревьев — видимо, там был сад. Дальше вставали заросшие лесом стены холмов.
На вершине гряды, где стояли Туррис с Артусом, места было только для двух рядов деревьев. Снег между ними был утоптан. Туррису представились воины, обходящие холмы дозором. С внешней стороны холма сюда вела лестница из корней, а с внутренней стороны уходила вниз деревянная лестница, узкая, но с виду прочная. Ступени из обструганных сосновых чурок, опоры — из цельных стволов. Перил, правда, не было, и спускаться по обледенелым чуркам казалось опасным.