Когда они спустились, Артус сказал своим людям:
— Давайте ноги в руки. Если поторопимся, к ночи будут у нас и сытная еда, и постель.
Цепочкой, один за другим, все поднялись на холм и осторожно, хватаясь руками за ступени, спустились по деревянной лестнице в укромную долину.
К тому времени совсем стемнело. Долина лежала ровная, белая, как скатерть, под черным небом. Окна в доме ярко светились, а дыма по-прежнему не было, и ни малейшего запаха его не чувствовалось. Каменные факелы у входа цвели чистым пламенем, без чада. Нет дыма без огня, но этот огонь обходился без дыма.
— Не дошли ли мы до их Вальхаллы? — спросили за спиной. — Не золото ли освещает дом?
— Разве их Вальхалла не должна быть похожа на местные жилища? — откликнулся другой голос. — Это дом имперского нобиля.
— Да я скорее в Вальхаллу поверю, чем в то, что здесь и правда стоит богатый ромейский дом, — настаивал первый.
Туррис потянул воздух ноздрями — от его спутников шел честный, настоящий запах горького дыма, пота, перегара. Из долины же тянуло стылой лесной сыростью, но не жильем. И вдруг пахнуло свежезажаренной ягнятиной и апельсинами. У Турриса потемнело в глазах, рот наполнился слюной.
— Узнайте, кто там живет, — велел Артус. — И есть ли у них баня. Скажите: знатный ромейский господин готов снизойти до их жилища и хорошо заплатит за ночлег.
Двое воинов побежали вперед, застучали в окованные бронзой двери. Одна створка приоткрылась, и вышла длинная тощая старуха, с ног до головы закутанная в золотую парчу, отороченную черным соболем. Из-под высокой шапки виднелось надменное смуглое лицо с кожей жесткой, как дубовая кора. От носа к губам и между кустистыми бровями залегли глубокие складки, словно древесина растрескалась. Старуха держалась очень прямо — да она и не смогла бы согнуться в своей жесткой парче. Она выслушала вестника, сверля его черными глазами, слишком живыми для такого лица. Усмехнулась тонкими темными губами.
— К нам гости? Неужели?
С усилием распахнула вторую дверную створку, и стало видно золотое нутро дома.
Туррис перешагнул порог вслед за патроном, удивляясь, что многое здесь знакомо. Либертины как-то гостили в похожем доме на северной границе империи.
В беломраморных стенах отражался свет хрустальных светильников. Выгнутые своды потолка были искусно расписаны: по золотому и алому фону гуляли львы, антилопы и павлины, цвели гранатовые деревья, красовались высокие пальмы. В мраморный пол можно было смотреться как в зеркало. Мебель сияла белизной и золотом. Из залы в глубь дома вело множество открытых широких переходов.
Либертины, грязные и растрепанные, расхаживали по зале, как вороны по цветущему саду. Их шаги отдавались от стен, наполняли всё вокруг стуком, шелестом и гулом.
В дальнем конце залы на мраморном троне, отделанном цветной эмалью, сидела стройная молодая дама. Увидев гостей, она соскочила на пол и побежала к ним навстречу, но под недовольным взглядом старухи смутилась и поклонилась Артусу со старинной церемонностью.
Туррис загляделся, да и Артус, похоже, был впечатлен: красавица казалась еще большим чудом, чем этот дом посреди леса. Белое платье с алым поясом, алый плащ, расшитый золотыми ланями — одежда знатной ромейки из северной провинции. Блестящие темно-золотые косы до пояса перевиты жемчужными нитями. На лицо больно смотреть: оно не просто красиво, оно по-старомодному благородно. Знатные красавицы имперского севера умудряются править и домом, и всей округой, не выходя из воли родителей или мужа. Туррис считал их намного сильнее распущенных столичных дам. Тех, что подчиняются только собственным страстям и в любое время могут сменить пол. Женщины, всегда и во всем живущие исключительно женскими делами, обладают великой властью над мужчинами. Они и только они могут считаться истинными богинями, настоящими хозяйками — так думал Туррис.
Больше в зале никого не было. Может, вооруженные мужчины спрятались, наблюдают за гостями? Туррису чудилось в приеме что-то неправильное, невозможное. И этот дразнящий запах апельсинов… Перед глазами так и лоснилась мякоть разъятых плодов. А еще пахло самым лучшим воском и розовой водой, чистотой и теплом прогретого, ухоженного дома. Туррис почувствовал себя грязным и неловким. Горели щеки, обожженные ветром. Снег на сапогах таял в тепле, стекал на мраморный пол. И очень сильно хотелось уйти, убежать из этого странного дома. Туррис потянул Артуса за руку, но тот сердито отпихнул его и поклонился женщинам:
— Простите, что нагрянул вот так, незваным. Мы сбились с пути и сильно утомились. Прошу у почтенных домн приюта на короткое время.
Артус назвал свое имя, и Туррис отметил, как уместно оно звучит в этой зале. Надо же, в Скогаре нашелся дом, где блистательный благородный Артус может общаться с равными. Конечно, теперь его из этого дома не вытянешь!
Туррис чувствовал опасность, но сделать ничего не мог. Не уносить же патрона силой?
Красавица между тем протянула руку — знакомым легким жестом, выражающим ромейскую учтивость. Нежный грудной голос пропел прямо в душу:
— Добро пожаловать, дорогой гость!
Во взгляде ее было столько восхищенной, радостной покорности, что он казался неприличным. Она словно отдавалась прямо здесь и сейчас. И Артус пал. Был алебастр — стал пылью у ее ног, обутых в красные сафьяновые сапожки.
— Госпожа. Я счастлив видеть здесь соотечественницу.
Туррис и сам был очарован. Он понимал, что предмет чар молодой ромейки — Артус, но ничуть не ревновал. Ему хотелось служить госпоже, хотелось что-нибудь сделать для нее. Он уже забыл, что только что хотел бежать из этого дома.
Ее рука коснулась руки Артуса. Синие очи раскрылись во всю ширь, и во взмахе длинных шелковых ресниц было больше волшебства, чем во всем этом невозможном доме. Она назвала свое имя — Алиса. И добавила:
— Я вся в вашем распоряжении.
Обычная формула вежливости в ее устах прозвучала более чем двусмысленно. Она представила и старую даму — но оба гостя почему-то пропустили его мимо ушей. Поначалу, когда они с патроном обсуждали это, Туррис решил, что они просто были ошеломлены близостью прекрасного тела и смущены собственным неподобающим видом, но потом уже стал подумывать, нет ли здесь умышленного колдовства. Потому что за всё время, пока они гостили в замке, они несколько раз слышали имя старухи, но запомнить его так и не смогли.
Воины Артуса ждали указаний. Никто не осмелился сесть на одну из резных лавок, обратиться с вопросом к хозяйке. Она же осматривала их суровым цепким взглядом, словно раздумывая, кого к какому делу пристроить.
И тут из распахнувшихся дверей вынырнули два высоких подсвечника. Туррис встал перед патроном, загораживая его собой, и вытянул из ножен меч.
Подсвечники плыли над полом на такой высоте, как если бы их несли на уровне груди два человека, и походили на цветы: на высоком золотом стебле две чашечки алого стекла, вставленные в резное золото. В каждой чашечке по свече.
Старуха сказала Артусу:
— Для тебя готовы купальни. Освежись и возвращайся сюда. Сегодня большого пира не обещаю, но накормлю досыта. Скажи своим людям, чтобы не боялись наших слуг.
— А… Да. Благодарю, госпожа, — пролепетал Артус. И отправился в купальню. Подсвечники — конечно, люди с подсвечниками, — указывали ему дорогу.
Вскоре и Туррису, и остальным воинам предложены были такие же проводники-невидимки. Туррис решил, что подсвечники несут девушки: вон как плавно движутся, пламя свечей почти не колеблется. И успокоился. Да, здесь опасно. Но в Скогаре опасно везде. В конце концов не воину из империи, где опираются на магию, бояться колдуний.
Они прошли гулкой золотой галереей, через окна которой заглядывала ночь, и оказались в роскошнейшей бане.
Мозаика на стенах представляла цветущий сад. Огромная мраморная ванна, полная прозрачной горячей воды, тонула в клубах ароматного пара. Пахло мятой и сосновой смолой. Пройдя по краю купальни, Туррис почувствовал себя чистым, и счастливым, и сказочно богатым. Насколько же роскошнее должна быть купальня, куда отвели их патрона? — думал он.