- Давай я, - говорит Лена.
Тишина.
- А Тина? - снова спрашивает Лена, когда мои манжеты побеждены сверкающими запонками.
Я сажусь в кресло, понимая, что пока Лена не уяснит для себя, как наша Тина связана с Аленом, с Лирой и Лерой, и с Трисмегистом... Да я и сам давно хочу распутать этот космический клубок.
- Так вот, - говорю я, и рассказываю, стараясь увязать в стройную логическую цепочку все имена и события, связанные с нашей программой завоевания Пирамидой близлежащих космических просторов, так вот
и Ален выполнил свою миссию, понимаешь? Кончилась батарейка! И Тина пустила его в расход. Не тащить же лишний вес на Леру! Понимаешь?
- У него же здесь дочка осталась. На Земле.
- Да, осталась... Лера. Лера - это плод, дитя Алена и нашей «Милашки», живёт вот уже седьмой год, развивается без каких-либо признаков...
- Дитя киборга и железной мамы? Вашей «Милашки»?
Я не отвечаю. Ясно и без слов - наша Лера...
- И что? - спрашивает Лена.
Я не знаю, что на это сказать.
- Ага, - говорит Лена, - ясно-ясно, теперь ясно... А Иван ваш, значит, тоже?..
- Да, - говорю я, - он согласился. Он там и останется на этой Лире с экипажем... Там их семеро...
- Семеро? И Волошин с ними, капитан «Дракона»? И... Элон... как там его - Маск? А что Кинг? А Тина?..
- Нет. Ни Маска, ни Волошина, ни Тины там нет. Все они здесь. Тина с Маском давно затеяли это предприятие... И они со Стивеном...
- Ты мне ни разу не говорил.
- Да я до сих пор в это не верю. Знаешь, с этой Тиной...
- А Волошин? Он же руководитель...
- Нет, уже нет. Иван его просто выгнал из команды. Волошин, как и вся эта шушера, ну, как и Переметчик, и Авлов, и Валерочка Ергинец... Ну, ты понимаешь, о ком я говорю, все эти мокрицы и планарии, вся эта дерьмовая каша-малаша... упыри... Трепло и...
- Знаю, знаю, - говорит Лена, - не белей. Не злись. Тебе надо сегодня быть сдержанным и красивым.
- Так не зли.
- И, значит, Тина с Маском решились-таки...
- С Жорой.
- Что «с Жорой»? Он что - тоже? Он тоже улетел?
- Они с Жорой так решили... Пора в Космос!
- Ой, - восклицает Лена, - вставай, нам пора... Расселся!.. И как же они...
- Да, - говорю я, выбираясь из кресла, - как-то так...
- А Элис? - спрашивает Лена, вертясь перед зеркалом, - а твоя Ли?.. Она тоже...
Не забыть позвонить Виту! У меня все деньги вышли!..
- Пистолет не забыл?
Вот! Вот-вот - не забыть пистолет!..
Вот тебе, Тинико, и конкретика - пистолет!
Полная!..
«Прямо на небесах... Густо заселены... (Ох... не пусты слова...) На небесах святых... Белые острова...».
Куда уж конкретнее!
- Это же про Лиру! - восклицает Лена.
А то!..
Белые острова...
А тут ещё эта Элис...
«Девочка пахла мелиссой, чаем и вечером, Слушала маму, гуляла после пяти, Девочка знала точно - если поместится, То обязательно в прошлое улетит...».
Или в будущее...
Глава 6
Прошло еще дней пять или семь прежде, чем мы утвердили список наших апостолов. Были споры относительно греков: Сократ или все-таки Александр? Македонский? Македонский! Полубог-получеловек, царь, каких мир потом и не видывал, завоеватель всего древнего мира, покоритель душ и сердец! Сократу было нелегко выдержать осаду и выиграть битву за место в нашем списке. И, надо сказать, по нашим земным человеческим представлениям, с нашими аргументами и требованиями к кандидату на греческий трон, он ее проиграл. Тайное голосование выявило девять белых шаров из двенадцати, брошенных за Македонского. Только Жора и Юра (они потом мне признались) были за Сократа. Аня, не задумываясь, бросила свой шар в лузу Македонскому. И Ия! Инзинер воздержалась. Сократ давно ее раздражал. Его речь-экстаз в свою защиту перед римским сенатом выводила ее из равновесия. Она даже цитировала отдельные фрагменты «Апологии» Платона и объясняла, почему они ей не нравятся. Защищалась Сенекой, этикой Спинозы и Канта и даже Фрейдом. Я с нею соглашался, но свой шарик бросил Сократу. Когда я читал его самозащитную речь, я просто не мог поверить, что еще две тысячи лет тому назад человек мог противостоять мнению толпы, судей, восседавших в амфитеатре сената в белых одеждах с торчащими вниз большими пальцами на вытянутых вперед руках. Сенат, конечно, голосовал иначе, но мне казалось, что они обошлись с ним, как император с гладиатором, как с рабом. Когда я ее в последний раз перечитывал, мне казалось, что это я сам произносил слова, которые говорил Сократ. Я его даже немножко подправил. Я бы с ними не лебезил, не ерничал, я бы резал им такую правду-матку в глаза, что их белые одежды в местах восседания взялись бы дурно пахнущими пятнами испуга.